Нурислан Ибрагимов: «Я был всегда там, где нужен»

«Этого не трогать»
– Каким должно быть детство, чтобы сформировался такой поэт, как Нурислан Ибрагимов?
– Я родился в городе Усть-Каменогорск, в бандитском районе, который называли «комендантка». Тогда это был последний русский город на территории восточного Казахстана, который после войны стал местом ссылки представителей очень многих национальностей и людей, неугодных власти. Родители были из города Шахунья, что под Казанью: тогда некоторые татарские деревни затапливали, строили водохранилища, а людей вербовали на великие стройки. Одной из таких строек был свинцово-цинковый комбинат Усть-Каменогорска, который до сих пор является одним из лидеров мирового производства ценных металлов. Это красивейший город, расположенный в горной гряде, с великолепными озерами, оазис среди пустынь. Город был богатый, много строилось, и я тогда не знал, что такое квартирный вопрос. В связи с рождением каждого следующего ребенка отцу на комбинате давали новую квартиру, а детей в семье было много – четверо сыновей, да еще двоих детей воспитывали родители после смерти моего дяди-фронтовика. Детство было интересное. Братья много занимались спортом, да и в среде сверстников культивировалась физическая сила. Драки между мальчишками «двор на двор» были бесконечны. А я выбивался из общего окружения – увлекался литературой, рисованием, занимался хореографией, ходил в художественную школу. Мне шел седьмой год, когда первые мои стихи были опубликованы в местной газете. Позже меня заметили, пригласили на телевидение. Я уже тогда начал сочинять песни, стихи и научился мастерски создавать разные рисунки, по которым затем делали наколки. Братья мной гордились, а я наконец-то стал спокойно ходить по городу, потому что среди авторитетных пацанов была договоренность: «Этого не трогать». Вел передачи на местном телевидении, меня знал весь город.

– Родители, конечно, поощряли твои увлечения…
– Особенно мама. Она всегда хотела, чтобы в нашей семье кто-нибудь развивался в творческую сторону.
– И что было дальше?
– Приехал в Москву поступать в Суриковский институт. А там даже рисунки смотреть не стали, сказали, что без художественного училища студентом не стать. Мне посоветовали ехать в Рязань, где было старейшее художественное училище со славными традициями. После его окончания мне гарантировали стопроцентное поступление. Мне тогда было 17 лет, я приехал в Рязань, поступил в художественное училище, а через год меня призвали в армию. Отслужил в авиации два года, приобрел техническую профессию – был авиамехаником, инструктором учебного аэродрома. Вернувшись, доучился. И всю жизнь занимался сочинением стихов и музыки, рисованием.

Рыцарь «политпросвета»
– А почему поступление в Суриковский институт не состоялось?
– К моменту окончания художественного училища я женился, у меня родился ребенок. И мне предложили работу художника в Доме политпросвещения, а тогда это было структурное подразделение обкома партии. Пообещали, что дадут квартиру. Так что пришлось отказаться от своей мечты, я стал там работать, и квартиру мне через год действительно дали. Но через год уйти не смог, я там был нужен и, несмотря на скромную зарплату, проработал на этом месте одиннадцать лет. Потом было издательство «Пресса», в котором я трудился в качестве главного редактора 8 лет.

– Нурислан, как ты ощущаешь себя сегодня, когда поэзии в повседневной жизни становится все меньше?
– Не соглашусь. Поэзия всегда была и сейчас есть, просто она никогда не была массовым искусством. Меняются лишь экономические модели, новые люди приходят к власти. Вспомните, когда был самый сильный всплеск творчества? В годы революции творили прекрасные поэты, а на улицах расстреливали людей, горели города, деревни, был разгул бандитизма…

– Может, для поэзии нужно особое время? Ведь тогда и Политехнический был полон, и Маяковского носили на руках…
– Не могу сказать, что чем хуже в стране, тем лучше для поэзии. По поводу того, что было всеобщее поклонение… Думаю, это больше легенды. Да, Политехнический был всегда полон во время поэтических вечеров, но ведь надо понимать, что это было одно из немногих мест во всем городе, где поэты могли выступить со сцены.

Искушениям не поддался
– А современные рок-исполнители взяли на себя роль поэтов-глашатаев?
– Я бы отделил рок-культуру от поэзии. Рок-культура и поэзия развиваются своими путями. Когда они пересекаются, это уже синтез…
– Нурислан, твоя судьба – это тоже некий творческий синтез. У тебя столько профессий – пишешь стихи, занимаешься музыкой, рисуешь.
– Профессия одна – я художник. А художество можно выразить через слово, музыку, рисование. Само понятие «художественность» подразумевает и яркий образ, и неординарность, и шаг вперед, и развитие собственного пути. Ведь главная задача любой творческой личности – родить картину. Вспомните Рубцова: «Размытый путь, кривые тополя» – перед глазами живая картина. А у Есенина: «Дорогая, сядем рядом, поглядим в глаза друг другу, я хочу под кротким взглядом слушать чувственную вьюгу…».

– Как-то ты сказал: «Искусство есть искушение»…
– У меня есть такие строки: «Так бывает, что чем светлей свеча, тем ночь ее любовней окружает». Когда творчество превращается в искусство, значит, творец поддался искушению. А искуситель рядом. Талант можно легко превратить в искусство. Чтобы стать совершенным в каком-то методе, надо отдавать душу. Занимаясь искусством, человек развивает свое тщеславие, гордыню. Лично для меня творчество и искусство не синонимы. В творчестве же художник сродни Богу – творцу. В моей жизни искушений подобного рода было много. Особенно в молодости. Предложения от столичных режиссеров, продюсеров сыпались одно за другим – участвовать в фильмах, записях. И часто на чашу весов ставилась совесть или общение с теми людьми, с которыми я не хотел быть рядом. А была масса возможностей вращаться в богемной московской среде. Многое обещалось. Уверен: если бы я там остался, многое бы осуществилось. Но я не принимал эту среду и уходил от предложений.

«Гимнами на жизнь не заработаешь»
– В провинции себя сохранить легче?
– Не в провинции дело. Особенно сейчас, когда при современном уровне коммуникаций расстояния не играют роли. Просто когда ты отрываешься от родного, легко потерять ориентиры. Три года назад мне предложили возглавить крупную издательскую структуру. Предложение было очень заманчивое. Но если бы я этим занялся, то творить бы уже не мог. И поэтому я опять все оставил, как есть.
– То есть ты всегда занимался тем, чем хотел…
– Я всегда работал и занимался творчеством, но так, что результат творчества не выставлялся на продажу. Хотя в последние годы журналисты часто одолевают вопросами: «Ну как же так? Ты столько гимнов написал?».

– А действительно, сколько?
– Гимны Рязани, Сасовского, Рыбновского, Касимовского районов. И даже горгаза. Правда, я их называю величальные песни, и традиция здесь идет совсем от другого. Мне по роду деятельности в Доме политпросвещения и в издательстве «Пресса» приходилось часто бывать в районах, так что многое требовалось изучать. Мне было интересно работать с таким материалом. Гимнами эти песни становились, когда их утверждали в Думе. А вообще гимнами на жизнь много не заработаешь.

– А чем в последнее время больше занимаешься?
– Живопись требует уединенности. Надо уйти в себя, занервничать, запсиховать. Это все требует больших временных рамок. Все мое художество ушло в графику – книжную, станковую. В последнее время я преподаю графику на кафедре инновационных технологий в графике и дизайне в радиотехнической академии. 6 лет назад была создана группа «Ближний круг», куда вошли рязанские поэты Елена Бартенева, Валентина Бондаренко, Константин Паскаль и я. К ним присоединились музыканты, композиторы, аранжировщики, певцы. Сейчас это творческое объединение, директором которого я являюсь. Выступаем, пропагандируем авторское творчество. Даже за границей выступаем.

– Но при этом бардом ты себя не считаешь…
– Идет путаница понятий, потому что они многозначны. Я считаю себя и бардом, и автором-исполнителем, и менестрелем. Все это подходит под мое творчество. Я отмежевываюсь только от самодеятельной песни. Считаю, что три моих образования позволяют не относить меня к самодеятельным авторам.

Поэт в погонах
– Как ты пишешь песни?
– Я никогда не пишу текст отдельно, музыку отдельно. Если музыка сразу не пришла, я отдаю ее композитору. Если слово, которое появилось в сознании, запелось, от него пошла вся мелодия. Я начинаю писать и начинаю напевать. Одновременно словами правлю мелодию, а мелодией – слова… Я никогда не считаю мои песни стихами. Как правило, они публикуются отдельными блоками в сборниках.
– Ты интуитивно чувствуешь, песня это будет или стихи?
– Это понимаешь сразу. Но бывает, что возвращаюсь к стихам – и в них вдруг начинает звучать мелодия. Много существует и двойных вариантов, когда текст существует и в виде стихов, и как песня.

– Уже много лет ты возглавляешь литературное объединение «Феникс». Ты видишь результаты своих усилий?
– Результат очевиден и явен. На протяжении последних лет в России выпускникам «Феникса» конкурировать не с кем. Они занимают первые места, а иногда сразу несколько. Это результативность. Это внешние итоги. А можно говорить о другой результативности, о том, что литературный процесс успешно развивается в Рязани. И это очень важно, ведь все меньше и меньше молодежи обращается к поэзии. А здесь создана редкая поэтическая среда, в которой может существовать поэтическая речь.

– Нурислан, как получилось, что ты, вольный поэт, надел погоны?
– Да, уже несколько лет я работаю начальником культурного центра ФСИН России. И это сложнейшая, напряженная работа. Скажу без преувеличения: сегодня тюремная система – это передовой край борьбы за человеческую душу. Кто там служит? Десятки специалистов работают с людьми, попавшими в сложную жизненную ситуацию. А что же я? В мирное время поэт все равно должен находиться на передовом крае. А сегодня это – исправительные учреждения.

– То есть в твоей работе присутствует романтизм?
– Дело не в романтике. Я там нужен. Долгие годы я выступал в тюремной системе, и меня там знали. И когда 4 года назад создали культурные центры по всей системе исполнения наказаний в России, меня позвали. Молодые офицеры – тысячи людей – оторваны от культуры. В удаленных районах куда выйдешь? Центр же создан для культурно-просветительной работы с сотрудниками, кружковой работы с их детьми. Мне сказали: «Ты нужен здесь». Пришлось аттестоваться, в сорок восемь лет я надел лейтенантские погоны. Пригодилось и мое образование – я еще и культпросвет-работник.

– Что еще, помимо стихов, песен, художества, есть в твоей жизни?
– Много лет назад я купил дом на берегу реки. Дом старый, полуразвалившийся. Им постоянно приходится заниматься, ремонтировать. Но главное, что он находится в потрясающе красивом месте – в деревне Пальное. Очень хороший сад, который оставили старые хозяева. Земли – 40 соток. Моим внукам – раздолье, есть где побегать. А я только успеваю косить траву…