Зарисовки из жизни рыбацкого поселка, облачённые в форму куплетов, колыбельных, блюзов и танцев, соединяются в захватывающую историю о любви.

Джордж Гершвин (Яков Гершовиц) — выходец из семьи еврейских эмигрантов из России и самоучка без консерваторского или университетского образования. За недолгую жизнь (умер в 38 лет от рака мозга) успел стать не только популярным бродвейским композитором, автором песен и мюзиклов, пользовавшихся славой и коммерческим успехом, но и уникальной фигурой в мире одновременно джазовой и академической музыки. До Гершвина никому не удавалось и/или не приходило в голову соединить две разные культуры в одном творческом почерке и композиторском языке. Для джазовой и академической традиций Гершвин стал кем-то вроде Тяни-Толкая —прижизненным «классиком джаза» (для джазменов) и «джазменом-симфонистом» (для академических музыкантов). Джазовые краски, тембры, интонации, ритмическая игра и тени блюза рэгтайма в ткани музыки Гершвина не заслоняют того, что она прошита со всем вниманием и тонкостью европейского композиторского модернизма. Сергей Прокофьев не без ехидства говорил, что если Гершвин забудет про доллары и светскую жизнь, то из него может выйти приличный композитор. Впрочем, приличный композитор из Гершвина вышел и так, а симфоническая музыка в джазовых оттенках принесли ему славу академического композитора, равно искушенного в европейской технике и американских секретах коммерческого успеха. Но славы создателя первой национальной оперы в США Гершвин дождаться не успел.

После премьеры в 1935 году «Порги и Бесс» (слова «опера» сначала решено было избегать, чтобы не распугать бродвейскую публику) сыграли всего 124 раза — это не было провалом, но не было и успехом. Деньги, вложенные в премьеру, спонсоры и продюсеры смогли вернуть только через много лет. Но на волне увлечения джазом «Порги и Бесс» стала популярна в Европе как первая настоящая американская опера. В самих США до 1950-х годов, когда оперу спели Луи Армстронг и Элла Фицджеральд, к ней относились осторожно — смущала не только её жанровая двойственность (одни подозревали что «Порги» — не опера, другие — что не мюзикл), но и специфически звучащая омузыкаленная речь. Ещё одна причина — криминально-бульварный сюжет родом из газетной хроники. Впрочем, от использования самой оскорбительной формы музыкального театра начала века — ревю, где белые люди играют с выкрашенными чёрной краской лицами, авторы категорически отказались ещё в процессе сочинения, хотя такие предложения были. До сих пор по настоянию Гершвина «Порги и Бесс» исполняется только цветными артистами. Речевая и музыкальная культура афроамериканского населения юга США стала основой оперы, не столько джазовой, сколько специфически фольклорной. Музыка «Порги и Бесс» — это густой и терпкий сплав разнородных принципов – от комедийных до трагедийных. По воспоминаниям первого исполнителя роли Порги Тода Дункана, когда Гершвин с братом вдвоём «своими гнилыми голосами» спели оперу под рояль, он плакал. Неудивительно — марктвеновская интонация неразделимых горечи и шутки окрашивает всю оперу о бурях и убийствах, о маленьких людях и большой безысходности, о мелочности, хрупкости и огромной верности.

Новая постановка балладной оперы Гершвина подчеркивает её возвышенность: по словам постановщика Джеймса Робинсона, в «Порги и Бесс» заложен эпический размах. Поэтому спектакль строится как грандиозное шоу. Авторы отсылают публику не только к традициям афроамериканского фольклора, но ещё и сюжетам большой европейской оперы — зритель сможет узнать в драматургических поворотах Гершвина проникновенность «Травиаты» или гипнотическую подробность хоровых фресок Бриттена, но так или иначе он не останется равнодушным к юмору и печали музыкальной истории калеки Порги и красавицы Бесс, рассказанной языком речитативов, песен и спиричуэлс.