Победная психология Николая Беспалова

Накануне священного для каждого россиянина праздника Великой Победы в рамках нашей постоянной рубрики своими воспоминаниями и настроением (которое у него даже в 92 года часто бывает рабочим) делится бывший летчик-истребитель, орденоносец, участник Парада Победы 24 июня 1945 года Николай Беспалов.



Дорога в небо
— Николай Ефимович, а с чего для вас началась дорога в небо?
— Когда я проходил обучение в техникуме механизации сельского хозяйства, к нам приехал инструктор из аэроклуба и спросил: «Вы никогда не летали? А хотите? Приходите завтра в райком комсомола». Он просто заразил нас этой идеей. Человек шесть деревенских ребят, в том числе и я, изъявили желание покорять небо и сразу же прошли медкомиссию в поликлинике. Я все делал по-тихому, так как не было уверенности, что получится, поэтому моя мать была поражена, когда я пришел домой и сказал ей, что уезжаю. «Куда?» — «В Сумы, учиться на летчика».

— Столь сильным было желание связать свою жизнь с авиацией?
— Да, тогда был призыв комсомола: «Молодежь — на самолеты», и я как раз попал в этот набор. За год в аэроклубе нас научили летать на По-2, после чего в марте 41-го я поступил в Конотопское училище, тоже на Украине. В воздухе уже пахло бедой, поэтому через полтора месяца нас перебросили в Сталинград. 21 июня я был часовым на складе боеприпасов училища. Пришла смена, и разводящий мне сказал: «Коль, война…» И пошло-поехало: на наш аэродром начали садиться самолеты дальней авиации, у нас прекратили полеты, а в сентябре посадили на баржу и отправили за Астрахань, потом погрузили на поезд и повезли в Кустанай. Приехали туда и начали летать. А зима была холодная, минус 46, кормили очень плохо, но потрясающая тишина. Все полтора года, что мы там учились, ждали одного: когда же нас отправят на фронт.

— И когда же наступил этот долгожданный день?
— В районе боевых действий мы оказались 20 июня 1943 года, это было под Чугуевом. Приехали, смотрим, а там вместо аэродрома поляна, самолетов не видно. Оказалось, они замаскированы и спрятаны в лесу. Встречать нас приехал сам командир полка и сразу отправил обедать. Заходим в столовую, а там все блестит, как в ресторане. А мы после училища голодные. Самолеты получили новые, тогда только «яки» пошли.

118 маршрутов по лезвию бритвы
— Как приняли боевое крещение, помните?
— А как же. Мы с москвичом Николаем Химушиным (он «Героя» получил, потом погиб) совершали облет линии фронта: он ведущий, а я ведомый. Рядом Северный Донец, Украина. Идет рама — немецкий разведчик. Мы ее догнали, завязалась перестрелка. Смотрим, а вражеский самолет задымил. Вот и весь бой, я даже испугаться не успел. После него в мою летную книжку записали один сбитый самолет в группе, ведь бил в основном Коля, а я ему помогал.

— Что тогда входило в обязанности наших истребителей?
— Да много чего, но главным все же было прикрытие штурмовиков. Идет девятка «илов» на задание, а мы должны не допустить «мессершмитты». Если случалась потеря, вылет не засчитывался. Если же Ил-2 сбила артиллерия (а мы их тогда много теряли от зениток), тут мы уже не виноваты. Один из моих последних вылетов состоялся 2 мая 1945 года, когда мы под Берлином сопровождали бомбардировщиков. Все было тихо, мирно, отработали, а тут у моего самолета Як-3 шасси заело. Но ничего, обошлось, чуть позже мы еще под Прагу летали.

— Николай Ефимович, на вашем счету 118 боевых вылетов, а какие особенно запомнились?
— Каждый по-своему дорог. 22 февраля 1945 года полетели мы на задание, а тут командир полка (он уже Героем Советского Союза был), передает с земли, что идут 20 «фокеров» с бомбами. Они собирались атаковать передний край нашего 1-го Украинского фронта, командующим был Конев. Это истребители, но с бомбами, значит, хотели нанести точечные удары. Нас было шестеро, а их десятка два. Завязался бой, и мы их семь штук уложили, правда, и сами все с дырками пришли домой. Один «Фокке-Вульф-190» я лично сбил. Всех тогда наградили орденом Красного Знамени, сам командующий позвонил, поздравил, ведь это сражение происходило буквально у него над головой.

«Мягкая» посадка на горный аэродром
— А ранения у вас были?
— Было одно, но не зафиксированное медиками, хотя оно запросто могло оказаться роковым. Это было уже в Германии. Ничто не предвещало беды, и вдруг на вираже «бух» мне по голове. Что такое, не пойму. Потом выяснилось, что зенитный 30-миллиметровый снаряд прошел изнутри, стукнул сзади бронеспинку и разорвался. У меня шлемофон был зимний, плотный. Сел, смотрю, а он весь порванный, значит, и в голове осколочки. Можно сказать, что спинка мне жизнь спасла, она толстая, не пробивается. А если бы прошло чуть ниже, перебило бы тягу управления, тогда бы самолет упал. Я отправился в медсанчасть, там меня осмотрели, помазали: «Чувствуешь себя нормально? Ну и молодец!» Ранение не засчитали, а на следующий день я уже летал.

— Николай Ефимович, много потеряли боевых товарищей?
— Нет, к тому времени наша авиация уже начала брать воздушное пространство под свой контроль, так что в нашем полку потери были крайне редки. Я начал войну младшим лейтенантом, в этом же звании ее и окончил. Всю войну я был ведомым, ведущий атаковал, а моя задача была его прикрывать. И по неписаному закону первый сбитый самолет всегда «отдавали» ведущему.

— А нестандартные ситуации случались?
— Куда же без них! Произошло это уже в 1957 году. Я служил в Ленинакане в звании майора, а должность была «инструктор отдела боевой подготовки штаба авиационной дивизии». И вот как-то мы вылетели на задание с командиром эскадрильи. Мое дело — взлет и посадка, а ему надо было по приборам выполнять упражнения. И вот все запланированное сделали, нужно садиться, а тут одно шасси выходит, а другое нет, давления не хватает. А аэродром-то не фронтовой, а горный, полторы тысячи метров над уровнем моря. Уже пустые баки сбросили, но это не помогло. Тут следует приказ командования: «Сажай на живот». Делаем еще один заход, шасси убраны, сели, выскакиваем сразу, но тишина — взрыва не последовало. Тут сразу одна машина подъехала, другая. Подняли самолет, и оказалось, там что-то замкнуло.

А еще во время войны мне пришлось садиться на окопы передней линии фронта. Было это весной 44-го на Сандомирском плацдарме. Окопы, но непонятно, наши они или немецкие. Оказалось, что наши. Меня товарищ забрал уже на следующий день, а самолет потом подняли, и технари сами привезли его обратно в лагерь.

Парад Победителей
— Николай Ефимович, расскажите о Параде Победы. Что в первую очередь вспоминается?
— Это один из самых ярких моментов в моей жизни, все было очень достойно и торжественно. Кстати, в 1945 году он назывался Парад Победителей, что более соответствовало происходившему. Когда мне сказали, что в числе троих представителей полка поеду в Москву на парад, я, конечно, был потрясен. Участников отбирали по такому принципу: рост не менее 176 сантиметров, в числе наград должно быть как минимум два боевых ордена (у меня были орден Красного Знамени и орден Отечественной Войны второй степени), и, соответственно, положительная характеристика. В Дрездене нас проверял лично Конев, затем в течение месяца мы маршировали в Москве на плацу первого пехотного училища в Лефортове. Жили в казарме, каждый день по две тренировки — утром и после обеда. Затем было два контрольных прогона на аэродроме, где все было размечено. Каждый знал свое место: я шел в третьей шеренге от Мавзолея, а всего их было двадцать. Генеральная репетиция состоялась ночью на Красной площади.

24 июня был дождь, нас подвезли на машинах поближе к Красной площади, мы построились и потихонечку пошли. В восемь часов были уже на месте, а начинался парад в десять. Свою миссию мы исполнили в лучшем виде. Какие чувства испытал я от участия в подобном событии? Словами это просто не передать!

— Таких людей, как вы, у нас в стране осталось наперечет, однако на вашем доме даже соответствующей таблички нет…
— Я отношусь к этому спокойно: кто знает, тот знает. Когда пятьдесят лет назад приехал в Рязань, поступил на работу в городской спорткомитет, так там вообще долгое время понятия не имели о том, что я офицер-летчик. Год прошел, два, три, а потом вдруг выяснилось, что я воевал, но никто не поверил, ведь всегда выглядел моложе своих лет. А про Парад Победы узнали намного позже. Пошел я в Рязани на парад при всех регалиях, внука с собой взял. Потом посмотрел на фотографию и больше никогда их не надевал: был бы военный костюм — еще куда ни шло, а гражданскую одежду с наградами просто не приемлю.

— Вы участник Парада Победы 1945 года. А больше на подобные праздники приглашений не поступало?
— Нет. Сейчас там привлекают в основном москвичей, да и им всем уже за девяносто. У нас ветеранов берегут. Выбраться в столицу сейчас уже нет возможности, а в Рязани 9 мая обязательно буду принимать участие во всех праздничных мероприятиях: я планирую посетить и парад, и ветеранскую поляну.

Любовь нечаянно нагрянет
— Николай Ефимович, насколько я знаю, женились вы по большой любви…
— В 1950 году я проходил службу в Венгрии. Все официантки у нас были репатриированные. Потом пошел слух, что вместо них из Союза едут комсомолки. Мы посмотрели, но никто особо не приглянулся. А тут как-то приходим на танцы с ведомым Михаилом Володиным, смотрим, а в проеме дверей стоят две дивчины: одна в военном, а у другой такие косы накрученные. Я подошел поближе, заглянул в глаза и пропал. Когда моей Лидии Ивановне задают этот вопрос, она говорит то же самое. Познакомились, а на следующий день мне нужно было отправляться в Австрию. Я ей и говорю: «Ты только смотри, партнера не меняй». Потом меня перевели в Ереван, а она осталась, ведь была военнообязанной. Приехала позже, и мы официально зарегистрировали свои отношения. А потом пришлось даже Ворошилову письмо написать, и буквально через две недели Лиду отпустили.

— Семейное счастье — прямой путь к долголетию?
— Абсолютно верно. Если в семье нет никаких склок, там и покой, и здоровье. Мы вот уже 64 года вместе, живем душа в душу. Пошли дети, потом внуки, теперь уже правнуки, и все у нас нормально: ни она не болеет, ни я. Встаю в шесть часов утра, делаю точечный массаж, который взял на вооружение еще 30 лет назад, затем десять приседаний (могу и больше, но не хочу). Потом иду на кухню. Если супруга собирается варить борщ, я чищу картошку, тру морковку, режу лук. Она встанет, а у нее уже все готово. Обязанности по дому у нас давно распределены: я люблю пылесосить в квартире и гладить рубашки (это дело никому не доверяю). Выполняю все это с удовольствием.

— Николай Ефимович, были времена, когда ваш день рождения праздновала вся страна!
— Да, такое было, и сейчас, когда меня приглашают на торжественные мероприятия, в шутку спрашивают: «А по какому случаю собирают, знаете?» Я говорю: «Знаю. Ленин родился и я!» 22 апреля сын утром поздравил по телефону и сказал: «Папа, 92 — это круто!» Мне его слова очень понравились, но, думаю, будет еще круче!