Музей Павлова

Иван Павлов был первым ребенком в семье священника, приход (храм) которого находился тут же, через дорогу от дома. Сейчас на месте храма проходная Приборного завода.

Кроме Ивана в семье было еще девять детей, но пятеро из них умерли во младенчестве (примечательно, что троих из умерших звали Николаями, то есть рождался следующий ребенок после смерти предыдущего - и его опять крестили Николаем, и так далее... После третьего Николая попытки дать это имя прекратились). Таким образом, батюшка с матушкой вырастили четверых сыновей и одну дочь, причем, разница в возрасте между Иваном Павловым и его самой младшей сестрой была целых 25 лет. Если посчитать - матушка в 23 начала рожать, каждые два-три года, и в 48 закончила. И если примерить на себя, то... хм.

В рязанском доме Павлов жил первые двадцать лет. Нынешний музей состоит из двух рядом расположенных домов. В правом воссоздана обстановка конца девятнадцатого века, в левом (доме младшей сестры) - экспозиция, посвященная научной деятельности академика Павлова. Между домами огромный сад, безнадзорный осмотр которого тоже входит в стоимость билета.

Сначала пойдем в правый дом.



На первом этаже расположены:

- гостиная








- комната батюшки - напротив


(Фото с сайта http://galina-lukas.ru/article/768, свое почему-то вообще никакое).

- комната матушки - справа





- слева - столовая.




Из столовой выход в коридор и прямой проход в кухню.



Кухня несколько лубочная, хотя, кто знает.




На втором этаже комната ученого.



А также спальня его брата-зоолога.




Комната младшей сестры.




Спальня тети и ее дочери.




Осмотрев дом, мы с Таней вышли в сад и перешли в музей научной деятельности.




Во втором здании интерьеры уже не домашние, а полностью выставочные, с витринами, подсветкой и наглядными пособиями:



Вот чучело бедной павловской собачки:



Конкретно этой собаке была "сделана" следующая операция: ей зашили пищевод, а из желудка через фистулу вывели зонд. После операции животному давали еду, собака глотала, но пища не попадала в желудок и выводилась наружу. Сначала это был эксперимент, позволяющий изучить особенность пищеварения; потом, когда уже был создан Институт экспериментальной медицины, была развернута небольшая "фабрика желудочного сока", и жидкость, разлитая в тару, стала отправляться в петроградские аптеки для продажи людям с пониженной кислотностью желудка.

Инструменты, которыми производилась операция:




"У сотрудницы И.П.Павлова Марии Капитоновны Петровой хранился особый альбом, в котором Иван Петрович писал разные трогательные увещевания, комплименты, подбадривания, адресованные собакам."



Защитники животных сейчас бы взвыли от негодования. Т.е. Иван Петрович делал какую-то операцию, смотрел на медленное угасание животного (мнимым кормлением, описанным выше, дело не ограничивалось, были поставлены десятки медицинских экспериментов) и еще потом пописывал в альбом: "Прости, мол, Мампус, не мог по-другому". На самом деле, как признавался сам ученый, "когда я режу, разрушаю живое животное, я глушу в себе едкий упрёк, что грубой, невежественной рукой ломаю невыразимо художественный механизм. Но переношу это в интересах истины, для пользы людям." Видимо, без письменных просьб о прощении упрек все-таки не глушился. Это я не в осуждение, а просто как деталь рассказа.



Конечно же, труды Ивана Петровича принесли колоссальную пользу человечеству. На собаках он изучал нервную регуляцию деятельности организма, и, значит, заложил фундамент в понимание и лечение нервно-психических заболеваний, болезней сердечно-сосудистой и пищеварительной системы. Кроме того, на собаках испытывалось влияние новых лекарственных препаратов, производство которых увеличивалось с каждым годом.

Павлов изучил и обосновал существование темпераментов (холерик, сангвинник, флегматик и меланхолик, выделенные еще Гиппократом) соотношением свойств нервной системы: ее силы, уравновешенности и особенности процессов возбуждения и торможения, протекающих в коре головного мозга. Вот как раз на эту тему плакат.



То же у собачек:




"Так, а это что-то интересненькое...", - подумала я во время осмотра.



Ошиблась. Как мне лечиться - из материалов стенда все равно не понятно.

"А-ха-ха", - посмеялся надо мной академик.



На самом деле он выглядел довольно-таки серьезно и благообразно.



После осмотра мы с Таней вышли в сени.



И затем отправились гулять в огромный августовский сад.





Садовские деревья ломились под тяжестью яблок.



Яблоками была усыпана и трава, и заасфальтированная площадка для игры в городки (академик очень любил эту игру).



Пока мы ходили, с глухим стуком то тут, то там падало огромное румяное яблоко, и, наконец, я не выдержала. Обтерла сначала одно, а затем и второе яблоко о рукав, и мы их с Таней схрустели.



И выкинули огрызки в музейном саду, о ужас!

Не знаю, насколько это было полезным, есть яблоки из сада в центре города, но на вкус они были хороши.

Мы обнаружили в саду, во-первых, летний домик, на сайте музея прозванный почему-то беседкой.






Во-вторых, сани.



(Кстати, об оригинальности хранящихся в музее вещей. Половина действительно принадлежала семье Павловых, вторая половина - дар сторонних людей, имевших у себя дома антикварную мебель, посуду и преметы обихода).


А в-третьих, колоритную, заросшую плющом "крепостную" стену какой-то постройки, граничащей с павловским садом. Немного поразмышляв, я пришла к выводу, что это стена одного из зданий, находящихся на территории восьмой больницы. Ведь раньше (до революции и позже) в ее корпусах располагались Арестантские роты, попросту говоря, тюрьма.



Походив по саду продолжительное время, мы с Таней вернулись обратно к домику.



Вошли на веранду, из которой можно выйти на улицу и немного задержались перед дверью.

- Да, а здесь у нас музей, - услышали мы снаружи женский голос. - Очень красивый, можно посмотреть, какая раньше была обстановка, как люди раньше жили...

Мужской голос что-то ей отвечал, потом голоса чуть отдалились, словно люди продолжили путь, потом снова остановились...

В этот момент я взяла одной рукой Таню, а второй, наматывая ремешок фотоаппарата на запястье, толкнула тяжелую дверь и вышла.



На улице уже развернулись вполоборота и собирались уходить две женщины и мужчина, такие, за пятьдесят, мало интересные другу другу (возможно, дальние родственники), совершающие прогулку, чтобы показать город кому-то из них троих. Все они посмотрели на меня, видимо, только что увлеченно фотографировавшую все вокруг (как можно было судить по моему облику), и тогда говорившая женщина решилась.

- Пойдем, - твердо сказала она и быстро ступила на веранду, а за ней послушно потянулись и остальные.

"О!" - подумала я. - "Какой замечательный финальный аккорд, как ясно теперь проступили очертания целей моих бесцельных шатаний по городу в попытках развлечься! Это же культурная преемственность, ах, как я все это люблю, все культурное и преемственное!"

И, ступая с носка на пятку, я в танце удалилась от музея по направлению к остановке.

***

Еще факты про И.П.Павлова, не вошедшие в обзор по причине того, что никаким боком не смогли втиснуться в повествование.

Во-первых, Павлов был левша, но натренировал правую руку так, что смог блестяще выполнять операции вне зависимости от того, правая рука становилась ведущей или левая.

Во-вторых, в Праге есть станция метро, названная в честь ученого: "I.P.Pavlova". Я ее видела на схеме, но пожала плечами и решила, что это чешская женщина по фамилии Павлова, а "И.П." - странная аббревиатура каких-то технических подробностей существования станции. О том, что название преподнесено в родительном падеже я даже не подумала, привыкнув к падежному отсутствию в английском.

В-третьих, в детстве я слышала от отца (его любимой поговоркой было "больше грязи - ширше морда", сейчас станет понятно, к чему это), что Павлов к концу жизни приказал всю еду, которую ему готовили, стерилизовать перед подачей в автоклаве. А однажды не удержался - и съел яблоко с ветки без стерилизации. И привычное любому человеку количество микроорганизмов на яблоке стало для него смертельным. Так я до сих пор и не знаю, байка ли это... официальная же версия - пневмония.