Вспоминая путешествия. Идем на запад. Бусинки-чётки

Города – бусинки. Маленькие, сияюще яркие, милые, ласковые, лакомые. Павлово. Касимов. Чуть крупнее – Муром. Еще больше – Рязань. Малюсенькое, но очень славное местечко – село Константиново.
«Алдан» идет через сплошные заповедники, по кружащейся волчком и петляющей, все сильнее сужающейся реке, так близко к берегам, что слышен дурманящий запах луговых цветов и звон пчел. Я частенько, озорства ради, срываю листья с деревьев, склонившихся над водой до самой палубы теплоходика. Дети, катающиеся на велосипедах вдоль берегов, приветливо машут нам руками. Трактористы и шофера, работающие на полях, дерзко показывают нам, «буржуинам», катающимся летом вместо того, чтобы работать, средний палец.

Летают над Окой цапли, похожие на заколдованных девчонок-подростков, всегда по две, чиркая модельными своими ножонками по ее поверхности и роняя сияющие хрустальные капли. Плещет хвостами нагло толстая рыба. То и дело «Алдан» рвет сети, которых наставили рыбаки прямо по фарватеру. А чего они их наставили? А редко плавают здесь речные суда, и люди думали – пронесет! «Нечего было браконьерить! Удочкой ловите!» - отвечают «Юные сердца» на свирепый мат оскорбленных в лучших чувствах рыбаков.
Ночью – хуже. Такого в прежних странствиях наших никогда не бывало. Прилетели комары и покусали нас. Пришлось купить в Павлово-на-Оке фумигатор.

«Юные сердца» поют и пляшут с утра до вечера, темпераментные, будто кубинцы какие-то, и на дискотеки ходят, куда – отдохнув сутки – устремляется Настя. «Переименовать бы «Алдан» в «Родион Раскольников», - шутит мужчина из Сарова, у которого старушки упорно утаскивают любимый шезлонг с носа корабля, где он любит сидеть, на корму, где у них тусовки. «Есть старый – убил бы, нет старого – купил бы!» - возражаем мы ему.

В Павлово нам опять – и в который раз – везет с экскурсоводом... После экскурсии – свободное время, и мы бегаем по городу в поисках «какого нам надо» мороженого. Натыкаемся на удивительный памятник Павловскому Лимону (город знаменит селекцией комнатных цитрусовых, саженцы которых закупили «Юные сердца» и многие другие наши туристы в огромных количествах). Памятник новый, его сковали учащиеся местного ПТУ. Вот это здорово! Хотя замечательной ковкой город украшен сплошь. Как и резными металлическими навершиями на печных трубах. В маленьком Павлово (как впоследствии и в Касимове) происходит забавная ситуация: сколь любопытно глазеем вокруг мы, столь же заинтересованно глазеют на нас. А может, просто Настя симпатичная…

Кстати, кто-то неведомый сует в щелку окна нашей каюты неряшливые букетики полевых цветов. Матросами на теплоходике работают на каникулах студенты речного института из Нижнего Новгорода, «анимашками» - студенты же культурологи. Настя возмущается тем, что посвящать-то песни ей на дискотеках анимашки – посвящают, а танцевать приглашают девушек постарше. А возмущаться нечего – маленькая, и плывет с родителями, не поухажоришься с такой!
В Касимове очень красиво и зелено. Чудесный тихий городок, на каждом шагу – художники с этюдниками. Великолепный минарет XV века. И много православных церквей по соседству. Я просто влюбляюсь в сапожки, увиденные в музее истории и быта касимовских татар. Я до сих пор их помню и люто хочу себе такие! Настя покупает в сувенирной лавочке звонкий глиняный колокольчик с надписью «Касимов» своей лучшей подружке Ане Касимовой.

В прогулке по Касимову – в очень знойный день – экскурсовод говорит нам, - давайте пойдем и попьем воды из родника. Все идем в сонный зеленый дворик. Пока идем, слышим рассказ о семье полкового доктора Михаила Достоевского, снимавшего в этом домике квартиру. А в домике музея нет – люди живут. Но из этого колодца поили Федора Михайловича. Пьем! Вода - холодная и сладкая. Настя, днями загорающая в шезлонге на шлюпочной палубе с томом «Братьев Карамазовых», слушает и пьет, пьет и слушает…

В Рязани – пыльный знойный туман, розовато-кремовые, как пирожные безе, белокаменные церкви, архитектурные тенденции в строительстве которых во все исторические эпохи мы уже готовы сдавать как экзамен. И страшная, драматичная историческая судьба «города-дублера», «города-двойника», воссозданного не на месте уничтоженного беспощадными завоевателями. В этой неповторенности – глубокий смысл и благоговение перед памятью павших в немыслимо далекую эпоху, но павших, героически обороняя свою родную Рязань, Старую Рязань…

Когда мы, отплыв достаточно далеко, видим на берегу полуразрушенную церковь – а ими усеян весь наш путь по всем четырем сторонам света – спрашиваем нашего судового экскурсовода, что это, то слышим в ответ: это памятник героическим защитникам старой Рязани, разрушенный в первой половине ХХ века. Вот так… Поругана память тысяч героев, оборонявших родные стены русского города, и никому дела нет – ведь церковка эта – в чистом поле, новая Рязань – в нескольких десятках километров от старой, в практически безлюдном месте, где только земля напоена кровью мучеников – а так – никого! Моя бы воля – бить во все колокола, собирать средства и хоть часовенку на этом месте воссоздать!

Муром. На подходе к Мурому – село Карачарово. По берегу бегают и играют в мячик подростки, крупные, радостно и громко хохочущие дети. Здесь и правда, немаленький народ обитает. Всем известный тутошний уроженец богатырь Илья Муромец, между прочим – святой, «боевой монах», он принял постриг после того, как овдовел во второй раз и, уже будучи монахом, успел немало подвигов былинных совершить тут.

В Муроме – Троицкий монастырь, хранящий мощи святых Петра и Февронии, покровителей любви и семьи христианской, здесь, кстати, и подвизался инок Илья. Нашему десятилетнему Илье, отмечающему день ангела 1 января, в день Ильи Зимнего, Ильи Русского, Ильи Муромца – покупаем икону с изображением могучего седобородого инока в багряном плаще со свитком в руке. В городе стоит памятник Илье Муромцу. Неплохой. Осталось лишь сломать или переставить колесо обозрения позади него.

А раку с мощами Петра и Февронии полагается целовать тем, кто хочет обретения любви и брака честного…
Уже выйдя из монастырской церкви, спохватываюсь – где наша Настя? Возвращаюсь. Долу, ниц простерлась моя дочь перед святыми мощами, моля о самом главном. Господи, будь милостив к моей и всем прочим девчонкам, дай им радость и счастье благой семейной жизни!

Константиново. В этом селе – на родине Есенина, мы стоим долго, День и вечер, только ночью отправляясь в обратный путь. Красивее деревню трудно вообразить. Невольно вспоминаются стихи и народные песни, известные всем. От вида заречных далей, открывающихся над витой речкой на немыслимые расстояния с высокой, заросшей березами кручи, от свободно пасущихся коней, пчелиного-кузнечикового звона над лугами, от соседства таинственного дворянского особняка Лидии Кашиной (Анны Снегиной) и ужасающей, даже на наш взгляд – людей незнатного роду-племени – бедности избы Есениных, становится как-то невероятно сладко-печально, томно сердцу. И мы не знаем, куда нам деть себя. Туристы «Алдана» кооперируются на какое-то всеобщее застолье. В этом году мы – вне общих игр. Неприкаянными мы бродим по холмам Константинова и что-то ищем, что-то вспоминаем.

А чего далеко ходить? Булджер знает столько стихов Есенина, и читает их так, будто сам их и написал. «Москва кабацкая», «Любовь хулигана» - для меня это он, черноволосый толстяк, а вовсе не сахарный белокурый «красавчег», ходульно сыгравший в недавно созданном сериале. В бедной есенинской избушке он примащивается в сенях и просит: «Сфотографируй меня здесь, в сенях у Есениных». Щелк! Как всегда сияющий Булджер с желтой бейсболкой в руке, вятский хулиган, свидетельствует о завершении своего поэтического «хаджа», как и я в прошлом году – в Елабуге.
Вот на этой фотографии – под Константиновской березой, - конечная точка, завершение нашего последнего путешествия на теплоходе по Волге и ее притокам.