Спасительный станок

Володя небольшого росточка, весь круглый, аккуратно скроенный, и зимой и летом в надвинутой на самые брови вязаной шапочке. Из-под нее и глаз-то не разглядишь, тем более что они все время на точило опущены. Только вдруг поднимет голову, и блеснут глаза из-под шапочки внезапной синевой – острые, умные, насмешливые. «Что обо мне написать можно, не представляю, – говорит он. – Наше дело самое простое – крути колесо да точи. С детства я его кручу, ну и что? Другие вон с детства в шахматы играют или водку трескают – у каждого своя судьба». Точило вжикает, крутится, искры поблескивают, а мне и вправду кажется, что вращается колесо судьбы, раскручивая рассказ об этой удивительной рязанской семье. Мастеровой, рукастой. На таких людях испокон веков стояла наша древняя земля.

«Не для меня Дон разольется»
Костю – первого точильщика – в Рязани помнят с середины 30-х годов прошлого века. Тогда советская власть еще не совсем перекрыла кислород мелким кустарям. Вот Костя и пристроился на рынке точить разную мелочь. Был он инвалидом – в гражданскую руку потерял. А с точилом научился обращаться после госпиталя. Были в то время специальные школы для увечных, где их обучали разным необходимым и не слишком физически обременительным ремеслам. Рассказывают, что и с одной рукой Костя очень ловко управлялся со станком. Из заточки устраивал настоящий цирковой аттракцион. Был балагуром и каждую операцию сопровождал шутками и прибаутками собственного производства. А то песню затянет, да звонко так, голосисто. Особенно любил казацкие. Например, «Не для меня Дон разольется» исполнял так, что бабоньки рязанские слезы утирать начинали. Народ вокруг станка с утра до вечера стоял. Даже те, кому и точить-то ничего не нужно было, приходили просто послушать Костины «выступления». А уж знаменитое: «В руки ножик получите, два червонца отстегните, будет нужно, приходите, больше денег захватите, инвалиду помогите!» – повторяли мальчишки по всей Рязани.

Костин сын Миша в это время трудился на стройках народного хозяйства. И видно, не очень ему эти стройки приглянулись, потому что к концу 30-х «блудный сын» тоже объявился в Рязани и иногда стал подменять отца у станка. «На войну деда с первых дней забрали, – рассказывает Володя. – А Костя, прадед, так и стоял на рынке. Казалось бы, в те годы и точить-то было нечего… А клиенты не переводились. В самые голодные годы его точило всю семью спасло. В 42-м деда под Сталинградом ранило – осколок в легких до конца жизни ворочался. Демобилизовали гвардии сержанта артиллерии вчистую, после госпиталя отправили домой – в Рязань. Никто не верил, что дед выживет, но он поправился, и как только смог передвигаться без посторонней помощи, стал приходить на рынок. Сначала просто сидел около отца на табуретке, потом понемногу начал к работе приспосабливаться. Ну а за работой в семействе Бобиковых, похоже, о любых хворях забывают. Это у них наследственное…

Костя будто ждал, пока сын сможет его заменить у станка. В самом конце войны умер старый рязанский точильщик. На похороны его собрались люди со всего города. Гроб сначала привезли на рынок, там с Костей попрощались, а потом уж на руках несли до Скорбященского кладбища. И по дороге к траурной процессии прибавлялись все новые люди. Просто подходили и спрашивали: «Кого хоронят?», потом молча шли за гробом. А над могилой, когда опускали гроб, кто-то затянул Костину любимую: «Не для меня Дон разольется…». Все подхватили: «И в небе жаворонок взовьется, не для меня, не для меня…». Похоронили. Помянули. А уже на следующий день у станка на рынке встал Костин сын Миша.

От парикмахеров до спортсменов
Володин отец, тоже Володя, простоял на том же самом месте лет двадцать. Его уже и я сам очень хорошо помню. Когда мы с мамой в середине 60-х приходили на рынок за солеными огурчиками и квашеной капустой, всегда останавливались посмотреть, как мастерски работает знаменитый на всю Рязань точильщик. Центральный рязанский рынок был тогда совсем другой. Там, где сегодня расположились современные корпуса с турецким ширпотребом, стояли бабушки с картошкой, огурчиками и капусткой. Настолько вкусной, что, пока ее до дома донесешь, полпакета слопаешь. Сейчас такую ни за какие деньги не купишь. Не делают. Наверное, разучились.

К Володе-старшему несли точить не только ножи, топоры и пилы, но и более тонкий инструмент. «К отцу половина рязанских парикмахеров ходила, – вспоминает Володя-младший. – Эту работу он всегда брал домой, ее второпях на рынке не сделаешь. Профессиональные ножницы особого внимания требуют. А коньки? Я уж не говорю о ребятне – ее вокруг отца всегда много толпилось, серьезные спортсмены только ему доверяли точить свои коньки».

Потомственная клиентура
Все эти клиенты по наследству перешли к Володе-младшему. Кстати, они с отцом похожи как две капли воды – люди, которые еще помнят Володю-старшего, даже иногда пугаются. Сегодня «наследственной клиентуры» заметно прибавилось. Резчики по дереву несут свои штихеля и резцы только на рынок. Знаменитый парикмахер, лауреат многих международных конкурсов, доверяет свой инструмент только продолжателю знаменитой династии. Да что там говорить – понимает в своем деле четвертый по счету наследственный точильщик Володя Бобиков-младший. Четвертый – это только по прямой отцовской линии. Говорят, что двоюродные братья и племянники освоили профессию и вполне успешно зарабатывают ею на хлеб. Только не добился я от Володи обстоятельного рассказа про «династию», как и про потомственное, еще от прадеда Кости идущее коллекционирование разных редкостей. К этому собранию антиквариата в семействе Бобиковых допускают только избранных, но те, кто видел, рассказывают, что есть там вещи чрезвычайно ценные. Да и вообще, как оказалось, ценить красоту они умеют. По-своему, конечно, по-бобиковски, но зато искренне, от всей души. Как-то лет двадцать назад показали про Володю-старшего сюжет по телевидению – им не понравилось. И точка.

Конечно, Бобиковы – семейство непростое. Особенно в общении. Володя в диалог вступает редко и с большой неохотой, предпочитает начинать и заканчивать разговор по своему усмотрению, на собеседника внимания практически не обращает. А то обидится непонятно на что и вообще замолчит. Вот и фотографироваться отказывается категорически: «Что я тебе, Пугачева, что ли?» Пришлось за ним подсматривать с фотоаппаратом. Он, конечно, заметил, но махнул рукой – делай как знаешь.

Должна быть красота!
Погожий сентябрьский денек. Стою около станка. Наблюдаю. Какой-то мужичок принес Володе ножовку. Мастер взглянул на инструмент и очень рассердился: «Это надо так ножовку запустить! Она ж тебя кормит! А ты что с ней делаешь? Я тебе когда сказал приходить? Поленился ты вовремя на рынок завернуть, а что я теперь с ней смогу сделать? Совсем ты какой-то плохонький, Сергей. Работаешь давно, а инструмент у тебя такой, что людям в глаза посмотреть стыдно!». Сергей что-то бормочет в оправдание, а Володя уже крутит свой станок и сердито бурчит себе под нос… Станок у Володи действительно уникальный. На продольной оси шесть разных кругов – каждый под свою заточку. А самую тонкую, «калибровую» работу он делает на специальном маленьком верстачке, который примостился тут же, на улице. Похоже, что весь этот «инвентарь» переходит в семействе Бобиковых из поколения в поколение, от работника к работнику по крайней мере лет пятьдесят. «Я новшеств не люблю, – признается Володя-младший. – Вот этим напильником еще отец работал. А верстачок – дедов. И в помещении работать не люблю. Душно там».

Он действительно в любую погоду стоит на улице. Хотя рядышком есть теплая мастерская. Но кажется, что Володя заходит туда только по крайней необходимости и даже обедать предпочитает, не отходя от своего знаменитого станка. И не прост, ох, не прост рязанский точильщик. Вроде весь в работе и ничего вокруг не замечает. Но вот за спиной зазвонили в Екатерининской церкви. И в первый раз за все время нашего знакомства я увидел на лице Володи-младшего улыбку: «Красота должна быть. Если есть в работе красота – значит, все будет получаться. Вот в храме зазвонили, а вокруг красиво. Я в церковь хожу редко, а вот звон этот слушать очень люблю. Особенно здесь, на рынке. Тут ведь из каждой палатки или Киркоров, или еще какая-нибудь мура. А колокольный звон как будто настраивает тебя на другую волну. Под него и точило крутится веселее».