Маленькая Вера

Вопреки стереотипам, послушать молодое дарование пришло не пять человек, а средних размеров толпа, выложившая за билеты немалую сумму и устроившая в клубе аншлаг. Сегодня Полозкова может соперничать по популярности со многими музыкантами, а уж в рядах юных дев её слава поистине безмерна. С завидным постоянством Веру называют то кумиром поколения и последней надеждой русской поэзии, то самоуверенной выскочкой. Сама авторша активно открещивается от любых титулов и, находясь едва ли не на вершине славы, старается сохранить трезвый взгляд на окружающую действительность. А заодно рушит очередные стереотипы, превращая современную поэзию в перфоманс и даря новое дыхание, казалось бы, давно устоявшемуся и поднадоевшему лирическому жанру. Перед концертом Вера встретилась с читателями и журналистами в книжном магазине «Барс», где поделилась своими взглядами на самые разные темы.

О себе
― Это не первая моя поездка в Рязань. Однажды мы с людьми, которые занимаются туберкулёзом, поехали в местную колонию для несовершеннолетних. Это было года четыре назад, осенью ― тогда я обошла пешком всю Рязань. Сегодня я вернулась, и вернулась, по моему мнению, с очень интересным поводом. Нашему музыкальному проекту уже год. За этот год мы записали альбом, который называется «Знак неравенства», и теперь, соответственно, доделываем пластинку «Знак равенства». Обе сделаны в трудно описываемом жанре, который подразумевает стихи, читаемые под музыку и сплавленные с рок-музыкой.

А вообще я пишу книжки. Выпустила уже две, третья недавно ушла в издательство на вёрстку. Что касается моей жизни, то работаю в Москве в трёх театрах. В Театре.doc мы уже четыре года играем интерактивный спектакль «Общество анонимных художников». В театре «Практика» идут два поэтических спектакля по моим текстам. И ещё нужно сказать о свежеоткрывшемся «Политеатре». Это большая аудитория Политехнического музея ― тот самый знаменитый лекторий, в котором в 20-х годах выступали Есенин и Маяковский, а в 60-х ― Ахмадулина, Рождественский и Евтушенко. В этой аудитории было снято много кадров о поэтической истории страны. Сейчас она снова открыта для зрителей, и в ней работает театр текста. Уже готово несколько премьер по рассказам Сорокина, по Олегу Грузу и по документальной повести Александра Пилипенко. 22 апреля будет моя премьера, репетицией которой мы сейчас занимаемся.

О Живом Журнале
Что касается блога, то это долго было камнем преткновения — окружающим невозможно было объяснить, чем я занимаюсь. Лет семь назад понятия «блогер» или «блогерская журналистика» не существовало, и блогосфера не влияла на общественное мнение так, как влияет сейчас. Когда начинался ЖЖ, это была маленькая деревня. В русском секторе насчитывалось две тысячи пользователей, и человек, у которого было 400 читателей, казался огромной знаменитостью. Сейчас мой блог насчитывает 26 тысяч читателей, а начинался он на спор с любимой подругой, с которой мы учились на факультете журналистики на кафедре литературной критики. Все мы были страшно талантливы и непризнанны, как мы тогда полагали, поэтому имели свойство соревноваться в любых доступных нам дисциплинах, в частности, кого больше читают. Так что мой блог появился в соревновательных целях и долгое время вёлся исключительно для друзей. Читали его по тем временам 60 человек с курса, и этого было вполне достаточно. Тогда же был задан откровенный, интимный тон дневника, этакий разговор с другом, который сохранялся довольно долго. Но когда количество пользователей ЖЖ увеличилось до нескольких миллионов, появились боты, спамеры, хамы, пересмешники, блог изменился, как меняется всё в этой жизни. И ныне эта площадка совсем не та, которой была в начале, но мы с ней прожили счастливых лет восемь и благодаря ей в моей жизни состоялись и первые публичные выступления, и книжки, и какие-то интересные предложения… Единственное, я могу сказать, что никогда ничего специально не делала, чтобы прославиться. Конечно, у меня были определённые амбиции в литературной сфере, но делать что-то специально, раздувать какие-то скандалы вокруг своего имени у меня никогда цели не было, и я этого до сих пор не умею.

О собственном сайте
Сайта до сих пор нет, и это очень плохо. Тем более есть доброхоты, которые время от времени отваживаются мне его сделать. Мне прислали ссылку на подобное, и в эту самую минуту мне хотелось застрелиться. Потому что там, например, в качестве доказательства того, что у меня есть книжки, выложены отсканенные страницы. Они кривовато лежат и выложены в разделе текстов. Когда я это вижу, слёзы отчаяния текут из моих глаз. Но у меня есть большая проблема — я перфекционист и очень долго собираюсь что-либо сделать. Например, последних двух книжек не было в продаже полтора года, потому что я их редактировала. Издатель прислал мне их, чтобы я сделала список опечаток и отметила проблемы с вёрсткой. Но мне было так невыносимо сесть за это, что я полтора года изобретала всяческие оправдания. Потом я села и сделала всю работу за сутки. Думаю, так же будет и с сайтом.

О своих книгах и текстах
Вопрос «Зачем вам, Вера, книжки, если вас читает огромное число людей в Интернете?» вполне резонный. На самом деле, это очень личная история. Когда ты держишь в руках что-то реально ощутимое, некий физический продукт своего труда, у тебя серьёзно меняется представление о мире. Это очень важно — делать свои книжки. Во-первых, потому что отмечается большой период времени, который заняла работа над книгой. А во-вторых, это нечто зримое, которое можно показать или подарить, не всем же бросишь ссылку или пришлёшь sms. Что касается текстов и изменения моего к ним отношения, то ситуация тут довольно забавная. Я играю в спектакле по собственным текстам, несколько раз в месяц читаю их со сцены. Это происходит уже третий год, и мне очень интересно наблюдать, как описываемое с текстах начинает сбываться. А ещё, когда я их слышу в чужом исполнении, то мне кажется, это не мной написанные тексты ― они очень сильно меняются. Например, книжка собрана из моих стихов с 17 лет по 22 года, и для меня сейчас это человек, живший в совсем других реалиях, общавшийся с совершенно другими людьми, по-другому представлявший будущее, и так далее. Часть текстов при этом остаётся историческим документом, за который тебе может быть неловко или гордо, и ты смотришь на них сейчас и думаешь, как могло такое количество событий, реалий уместиться в такой маленький промежуток времени.

О статье в Википедии
Статья в Википедии обо мне была написана несколько лет назад и сегодня морально устарела. В ней столько незначительных фактов указано и столько всего хорошего и важного не написано, что её давно уже пора переписать. Но, наверное, этим стоит заниматься не мне. Я всё жду хорошего человека, которому было бы нескучно этим заняться. Помимо того, что я пишу стихи, мы с друзьями время от времени осуществляем разные смелые эксперименты. Например, я веду несколько музыкальных фестивалей. Два года назад мы с Александром Марьяновым вели «Усадьбу Джаз», а год назад с Чепарухиным вели фестиваль «Движение», который проходил в Пермской области, в Хохоловке. Вы представляете, Хохловка — это от Перми ещё 40 километров, нереальная глубь! Туда приехала марокканская певица Хинди Зара, Нина Настасья, американские фолк-звёзды второго эшелона. Конечно, основную аудиторию собрал к вечеру Noize МС, но победа была в том, что крутые марокканцы или барселонцы едут в Хохоловку играть часовой сет. И таких 27 команд. Ещё стоило бы включить в статью то, что мой музыкальный проект получил премию «Золотая горгулья» клуба «16 тонн» ― для меня это немаловажно. Легендарный московский клуб с такой историей отметил именно нас — это дорогого стоит. В прошлом году я получила премию Риммы Казаковой, об этом тоже ничего не написано в Википедии, но это было забавно. Во-первых, я узнала, что такая премия существует, во-вторых, обнаружила, что у неё есть экспертный совет, который из большого числа людей выбрал мою скромную кандидатуру. Кроме того, на Википедии до определённого момента были ссылки на всех, кто меня ненавидит, на все критические статьи, написанные в мой адрес, в которых говорилось: «генетически модифицированный продукт», «женщина, которая пишет телесериалы в стихах», «розовая клавиатура»… Это забавно читать. Если бы я не знала, о ком написана подобная статья, я бы зауважала критикуемого. Ведь раз про него пишут такие гадости, наверное, он что-то из себя представляет. А ещё там каждую неделю обновлялась информация о том, кто за и кто против меня, буквально был «Музыкальный ринг», и каждую неделю менялась диспозиция.

О новом альбоме
«Знак неравенства» — это полная антология моих противоречий. Альбом очень мрачный, но не лишённый надежды и обещания, что всё исправится. «Знак равенства» ― про любовь, любовь разную ― и к Богу в том числе. Большей частью тексты выбирались из того, что было написано ранее, хотя во второй пластинке будет больше свежих вещей. Большинство из них уже есть в книжках, но постоянно появляются новые, которые входят в программу. Если ко мне подойдут мои музыканты и попросят переделать текст, так как он не ложится на музыку, я это, конечно же, сделаю. Если ты часть команды и ты сознательно идёшь на то, чтобы заниматься коллективным трудом, ты не должен быть лучше и ярче всех остальных. Ты должен быть максимально встроен в коллектив, ты должен быть максимально уместен на том месте, где ты есть. Коллектив не может состоять из одних солистов, как и оркестр не может быть из тех, кто не смог пролезть в первую скрипку — это будет очень плохой оркестр. Конечно, когда ты один выходишь читать стихи, тебе никто не указ. Но в тот момент, когда ты являешься частью группы и важно сделать что-то общее, ― всё меняется. Сейчас у меня есть новый проект ― пишу шесть песен для будущего фильма. Нет ни мелодии, ни текста ― ничего. Есть только идея режиссёра, о чём именно должна быть та или иная песня. Но если бы я начала демонстрировать все свои технические возможности, со сложными словами и тройной рифмой, это невозможно было бы спеть. Есть же чёткая задача — песня должна легко запоминаться, петься и быть при этом ироничной. Работать в таких заданных параметрах дико интересно.

О группе
Мы все очень разные. Это предмет острых столкновений и восхищения, граничащего с восторгом. Потому что как можно быть такими разными и при этом не поубивать друг друга ― непонятно. У нас в группе есть человек, который до сих пор играет тяжёлый металл, есть бывший панк, есть человек, который играет Александра Серова. Всё нормально, каждый принёс по какой-то своей традиции. Вместе же мы делаем нечто совершенно другое, не похожее на всё остальное. Мне вот что интересно: когда ты понимаешь, как устроена музыка, ты узнаёшь много интересного про мир вокруг. Например, про то, что отношения строятся по музыкальному принципу. Когда ты видишь, как вы попадаете в долю, ловите переходы друг друга, ты понимаешь, что и в личных отношениях все могут пойти кто в лес, кто по дрова просто оттого, что кто-то сбился с ритма.

О гастролях
Мы объехали двенадцать городов по всей России, и я до сих пор задаюсь вопросом, как все эти люди могут быть одной нацией. Челябинск и Краснодар — это же совершенно разная ментальность. Не кто-то лучше, кто-то хуже, а кардинально разные характеры, способы восприятия информации, говор, любимые слова, лексикон…

О религии
Я верующий человек, хотя в голове у меня своя религия, собранная из нескольких. Что же касается Пасхи, то она является большим праздником и для меня. У меня очень религиозная мама. Сегодня рано утром, около пяти часов мы попрощались фразой «Христос воскресе!». Так что в моей семье это очень сильная традиция, я крещёный человек и в этой культуре выросла. Но я, как человек, интересующийся разными религиозными источниками, перечитала очень много литературы, некоторое время жила в Индии. И поэтому индийские религии стали частью моей личной религии. Но Пасха остаётся любимым праздником ― так же, как и у всех рязанских парикмахеров. У вас сегодня, как оказалось, закрыты все парикмахерские.

О маме
Моя семья состоит из меня и мамы. Так получилось, что я поздний ребёнок, меня родили в 40 лет при странных перспективах. Она — удивительной силы, мужества и мощи человек, и в наших отношениях с ней важно то, что меня никогда не воспринимали как объект опеки, заботы и что-то несмышлёное. Со мной всегда разговаривали на равных. Я помню, мы начали вести споры в два года, когда я только научилась говорить. Принцип равенства в семье был с самого начала, со мной никогда не сюсюкали. Мама растила себе собеседника, очевидно, ей хотелось с кем-то обсуждать книжки, поэтому со мной очень рано стали учить стихи, читать интересные вещи и заниматься речью. Мама — инженер и никогда не имела причастности к творческой деятельности, как мы себе это представляем. Но на свои смешные деньги и копеечные зарплаты она собрала невероятную библиотеку, которая до сих пор обитает в доме, несмотря на то, что мама давно уже пользуется электронной читалкой. Ничего нельзя выкинуть, потому что каждая из книг добывалась потом и кровью ― вместо того, чтобы купить себе туфли, мама покупала собрание сочинений Александра Грина. Это история о превосходстве впечатлений и духовного багажа над всем материальным, и это многому меня научило.

Мама довольно легко относилась к тому, что я постоянно меняла занятия, ходила в несколько хоров, хореографическую студию, художественную школу — чего только не было! Единственное, как человек аналоговой эпохи, она долго не принимала Интернет. У нас были страшные ссоры по этому поводу. Когда твой ребёнок сидит в непонятной коробке по восемь часов в день, мотивируя это тем, что нарабатывает творческие навыки, но ты не можешь это проверить, а ребёнок явно неадекватен. Мама выдирала провода из розеток, кричала, топала ногами, обещала закрыть все доступы… А теперь делает вид, что этого никогда не было. Если ей попенять сейчас: «А помнишь, ты говорила, что я тунеядец, бездельник и человек, не оправдавший твоих надежд?» — она ответит, что такого никогда не было и ей очень стыдно, что я так говорю. Она забавная и очень смешная. Она совершенно не умеет стареть и постоянно ловит себя на мысли, что ей хочется купить платье как в 30 лет, а ей уже 65. Но она никогда не отказывает себе в том, чтобы купить платье как в 30 лет, и ходит в ярком, бирюзовом, оранжевом. Она красивая до сих пор, и у неё есть чему поучиться. Мы страшно ругались, но сейчас, я думаю, мы с ней друзья. Сегодня она просит не дарить ей тряпки, а отправить в какую-нибудь поездку. Так, недавно мама на три месяца съездила в Индию и вернулась очень довольная.

Об Индии
Это была очень старая, ещё детская мечта. На сегодняшний день я прожила там суммарно где-то полгода. Если вдруг вы поймали себя на мысли о том, что вас уже нечем удивить, вы всё себе представляете и всё с вами было, то обязательно езжайте в Индию. Первые пять дней у вас будет потрясение такой силы, что это будет трудно с чем-то сравнить — это другая планета. Главный урок, который ты получаешь в Индии, прост — чтобы быть по-настоящему счастливым, нужно в десять раз меньше денег, еды и всего прочего. Понимаешь, что счастье задаётся совершено не тем набором обстоятельств, которые тебе здесь диктуются. Ты видишь, с какой нежностью смотрит на тебя индус (у тебя на груди висит камера, которая стоит как три его ближайших воплощения), а он готов тебе помогать. Более того, у него лёгкая печаль по поводу тебя ― что тебе ещё долго придётся понимать те вещи, которые для него давно очевидны. Зимой в Индию приезжают люди, представляющие, по моему мнению, творческую элиту. Там давно уже делаются творческие лаборатории, пишутся пьесы. Это как поехать на воды в XIX веке, Индия — то место, где ты гарантированно увидишь своих, но в нежной, расслабленной обстановке.

О политике
Я наблюдаю за происходящим в России со смесью печали и гордости. Что касается митингов, я на них не была, но внимательно читаю обо всём происходящем. С другой стороны, у меня очень много вопросов к обеим сторонам. От оппозиции мне очень хочется услышать какую-то конструктивную альтернативу, но я слышу в основном такой текст: «Они все очень плохие, а мы все очень хорошие, что предложить, мы не знаем, но давайте все выйдем и дружно пострадаем за нашу великую идею, которую мы не можем даже сформулировать». То, что всё прогнивает, устаревает, мучает и пора всё менять — это понятно, но то, что насильственным способом это нельзя сделать, — тоже очевидно. Мы неоднократно проходили этот момент в истории, думаю, хватит наступать на одни и те же вилы.

У Волошина есть фраза о том, что любой человек творчества наблюдает за революциями, как за бунтом в психиатрической больнице. Я с ней не совсем согласна, но мне грустно от того, что люди могут либо страшно протестовать, либо страшно угнетать. Ничего созидательного никто пока не предлагает. Конечно, те, кто выходят на митинги, мне милее. Но, к сожалению, это слишком поздно началось, чтобы что-то реально изменить, и это слишком позорно захлебнулось, не имея дальнейшей чёткой программы. А подписывать какие-то коллективные письма патриарху про панк-молебен я не могу просто потому, что я не понимаю, почему патриарх занимается в этой стране пенитенциарной системой. Я очень жду человека, который скажет что-то, что покажется мне резонным. Кто наконец-то выдвинет какие-то внятные требования, чтобы попытаться установить контакт с властью, а не просто будет кричать о необходимости всех свергнуть.