«В день путча у меня на руках было 60 тысяч долларов»

"А где вы были с 19-го по 21-е?", - спросила "Комсомолка" у рязанцев разных профессий и политических взглядов.

19 августа исполнится 20 лет с момента начала самых драматических и самых неоднозначных событий в жизни нашей страны. Для тех, кто родился в России позже, эта дата мало что значит. А вот в память более зрелых людей те три августовских дня навсегда врезались теперь уже хрестоматийными эпизодами: «Лебединое озеро», танки в Москве, трясущиеся руки Геннадия Янаева на пресс-­конференции ГКЧП, Ельцин на танке и телесюжет Сергея Медведева из центра столицы с исторической фразой: «Я не уверен, что этот репортаж выйдет в эфир»… Накануне годовщины событий, перевернувших историю государства, «Комсомолка» попросила рязанцев разных профессий и политических убеждений вспомнить о том, каким был для них август 1991-го, и рассказать, что они сейчас думают о событиях двадцатилетней давности.

В Рязани пели политические песни, а в глубинке занимали очередь за продуктами

Александр Барашин, учитель истории:

– Лето 1991го было неспокойным. На первом месте в разговорах всегда стояла политика: кто за Горбачева, кто за Ельцина… Все ожидали, что что-­то произойдет, но такая развязка все равно оказалась неожиданной.Я тогда работал в школе тихого рабочего поселка Лашма, что в Касимовском районе. Информация из Москвы поступала очень скудная, а хотелось быть в курсе всех событий. Было очевидно: момент исторический. Поэтому слушал, как тогда говорили, «западные голоса» – зарубежные радиостанции. У них информация обновлялась буквально каждый час…Было хорошо заметно, как растерялись простые люди. Ко мне, как к учителю истории, постоянно подходили жители поселка, взрослые и школьники. Спрашивали: «Что вообще происходит и чего нам ждать?». Я в меру своего понимания им что­-то объяснял. Это, кстати, непросто было сделать, ведь происходящее совершенно не укладывалось в рамки советских учебников истории.Жители поселка очень переживали за Горбачева и его семью, хотя многие и ругали его за перестройку, которая привела к тому, что в магазинах можно было отовариться только по «списку». Хорошо помню, что, например, сладостей не было на прилавках вообще. Люди от голода и дефицита продуктов спасались только подсобным хозяйством. Сторонники были и у Ельцина. Они верили, что с его приходом к власти жизнь наладится в одночасье. Разочарование наступило буквально через год.Я считаю, что мы все оказались обмануты этой эйфорией.

Михаил Крылов, депутат Рязанской областной Думы от партии «Единая Россия»:

– В 1991-м у меня были длинные волосы, я играл в рок­-группе. Когда начались эти события, мы с друзьями тут же написали какие­-то политические песни (естественно, не в поддержку ГКЧП) и пели их под гитару на улице. Слова уже не вспомню, только помню, что публично все равно страшновато было их исполнять, поэтому в итоге мы переместились на кухни. Ощущение свободы было просто невероятным, в связи с теми событиями часто употребляют слово «эйфория», и, видимо, это действительно точное определение. Мы были уверены, что люди из ГКЧП посягали на главное – свободу, что они хотели уничтожить демократические завоевания, которые на тот момент уже были, и, главное, которых все ждали. Хотя ничего славного и достойного гордости я в тех событиях не вижу. Есть от них какой­-то «душок». Я вообще против насилия, а в августе 91-го на людей направили танки, погибли молодые ребята… И до сих пор непонятно, как же мы все это допустили…

«Не нужно было разваливать страну»

Ирина Кусова, кандидат исторических наук, сотрудник Рязанского кремля:

– Во время путча я практически постоянно находилась в горсовете. Общалась с людьми, собирала разные печатные материалы, чтобы быть в курсе… Я историк, но не могу сказать, что предвидела такое развитие событий. Ведь Советский Союз был уникальным государством – по сути, единственным в мире, созданным искусственно. Аналогов в мировой истории не было, а значит, нельзя было провести параллели, сделать какой-­то прогноз. Но тогда все казалось однозначным: ГКЧП – это плохо, они на стороне зла. Однако, как говорится, «большое видится на расстоянии». И теперь все воспринимается сложнее. Ведь очень многие испытывают разочарование: все сложилось не так, как мы тогда надеялись. То ли не те люди начали менять страну, то ли продолжали не те… Теперь я считаю, что все недостатки, которые были в СССР, можно было устранить с помощью реформ, без развала страны. Но такой у нас, наверное, менталитет: бросает из стороны в сторону. Мы очень легко можем напрячься и все вместе сделать что-­то глобальное, но долго в таком состоянии работать не можем: встретив серьезное препятствие, опускаем руки.

Виктор Малюгин, депутат областной Думы от «КПРФ»:

– Во время тех событий я был в Рязани. Работал тогда на радиозаводе. В ночь на 20 августа демократы бросились захватывать здание обкома на Радищева, там, где сейчас располагается администрация Рязани и гордума. Активисты КПСС, и я в том числе, пытались этому препятствовать, потому что считали – это нарушение закона. Я, кстати, и сейчас уверен, что никакого преступления в действиях ГКЧП не было. Конституцию они не нарушали (там было прописано, что в случае введения чрезвычайного положения должен создаваться специальный комитет, то есть ГКЧП). Да и о каком перевороте может идти речь, если целью «мятежников» было не свержение действующей власти, а ее сохранение? А 22-го числа запретили КПСС. То есть говорили о демократии и многопартийности, а начали с запрета партии – то же мне, свобода! (Отметим, что тут история повторилась в зеркальном отображении: в 1917 году большевики, ратовавшие за свободу печати, закрыли все оппозиционные газеты. – Ред.). Ведь смотрите, что получилось: Россия стала периферией капиталистического мира, развалилась промышленность, сельское хозяйство… Раньше, когда ехал по стране, постоянно видел вокруг огромные стада. А сейчас – только заросшие травой развалины коровников… А главное – свободы­-то не стало больше!

«Я летел в Москву, не зная о перевороте»

Валерий Борисов, в 1991 году – оператор Центрального телевидения:

– В 1991-м заканчивалась моя семилетняя командировка в Латинскую Америку. Корреспондент, с которым я работал, уехал полтора года назад, я там остался один и ждал перевода в Бразилию. Но Бразилия была квотной страной, то есть количество советских журналистов в ней было ограничено, и попасть туда было непросто. Меня волокитили, обещали, что вот­-вот придут нужные бумаги из МИДа, но вопрос никак не решался. О том, что происходит в СССР, мы знали мало. В 88-м я приехал в Рязань в отпуск и понял, что что­-то меняется. Больше всего, конечно, поразил «сухой закон». Но в остальном информации не было почти никакой – даже у тех, кто работал в советских посольствах в Латинской Америке. Помню, в этот регион прилетел Ельцин, и мы начали его штурмовать: мол, расскажите, что происходит-то? Частные рестораны, какие­-то кооперативы… Но он ответил уклончиво: «Попробуем так, а если народу не понравится – вернем все на круги своя». И вот летом 1991-го мне звонят из Москвы и говорят: «Закрывай корреспондентский пункт и возвращайся». Закрывать корпункт – значит продавать все имущество. Я это сделал довольно удачно и купил билет на самолет. На 19 августа. Прилетаю в Москву и совершенно не понимаю, что там происходит. В аэропорту на меня смотрели, как на сумасшедшего: мол, нормальные люди думают, как бы куда-нибудь выбраться, а этот наоборот – прилетел. К тому же на руках у меня было 60 тысяч долларов – деньги за проданное имущество корпункта. На таможне все просто окаменели. А я все еще не понимал, почему. Москва бурлила. Повсюду люди обсуждали новости, газетные статьи. У всех были такие одухотворенные лица – просто потрясающе… На Гостелерадио, мне очень обрадовались. Оказалось, в кассе денег – ноль, и мои доллары очень кстати. Я, между прочим, перед этим 4 месяца зарплату не получал, поэтому, честно говоря, из вырученных денег сам себе заплатил. 20 августа я вернулся в Рязань. А тут тоже не пойми что происходит: у памятника Ленину цепочка коммунистов стоит, люди с охотничьими ружьями ходят по городу – безумие какое-­то. Хорошо, что встретил в троллейбусе Валеру Майорова – он на меня вывалил ворох фактов, и картина прояснилась. Но все равно было неясно – что дальше-то делать… Кстати, в октябре 93-го мне тоже «повезло»: привез в Москву кассету с сюжетом – и попал прямо под стрельбу… Вообще, я считаю, что вся эта история – подлость власти и предательство своего народа. Я ведь, как сотрудник Центрального телевидения, естественно, был членом партии. И перед отъездом в командировку партбилет сдал в здание КПСС на Старой площади. А когда приехал – в этом доме уже было другое учреждение. Где мой партбилет – до сих пор не знаю…

Подготовил Виктор Граков

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Как видим, мнения наших собеседников о событиях 20-летней давности порой сильно расходятся. Но когда мы задали им последний вопрос, то получили удивительно схожие ответы.

"Чего из реалий советской действительности вам сейчас больше всего не хватает?" - спросили мы.

Александр Барашин:

- Доброты и порядочности людей, которые готовы были делать добро не ради денег. Очень жаль, что сегодня это редкость.

Виктор Малюгин:

- Не хватает доброжелательности и спокойствия. Советские люди в большинстве своем верили в то, что государство их не оставит. Да, продуктов было меньше, а зарплаты были ниже. Но и цены так, как сегодня, не росли.

Михаил Крылов:

- Чувства коллективизма и единства. К сожалению, сегодня у нас нет объединяющей идеи.

Ирина Кусова:

- Общего уровня культуры. Раньше читали больше и вели себя лучше. Сегодня интеллект и культура не в моде.

Валерий Борисов:

- Больше всего жаль, что ушла та чистота взаимоотношений, которую мы, увы, потеряли. Как-то искреннее все было, бескорыстнее... Ведь мы действительно были большим многонациональным, но единым народом...