Интеллигент и эпоха

На практике же примечания действительно способны стать полноценным творческим свершением — как, например, увлекательнейшая книга Юрия Лотмана «Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий». Так что в идеале, вероятно, должны быть важны и Шекспир, и примечания к нему. Именно так получилось с книгой, о которой будет рассказано ниже. В Рязани состоялась презентация книги, которая, возможно, будет признана одной из лучших публикаций по отечественной истории 2013 года. «М.И. Воронков. Интеллигент и эпоха: Дневники, воспоминания и статьи (1911-1941)» — такое название носит этот 684-страничный зелёный том. Презентация прошла в день 120-летия главного фигуранта книги Михаила Ивановича Воронкова.

Почти забытый ныне Воронков был видным деятелем первых лет советской власти: непосредственно участвовал в Октябрьской революции 1917 года в Петрограде, был депутатом Учредительного собрания и двух большевистских съездов. Именно он создал успешно функционирующие в Рязани до сих пор театр, музей, педагогический институт, художественное и музыкальное училища. Спасение Москвы от голода зимой 1919-1920 годов посредством поставки в столицу двух миллионов пудов картофеля — тоже дело рук губернского комиссара продовольствия Воронкова. Но уже в 1923 году он полностью разочаровался в большевизме и вышел из партии (что, безусловно, уберегло его от судьбы других старых большевиков в годы Большого террора). Все свои планы, надежды, фиксацию многочисленных дел по переустройству жизни на новый лад, а также горькие, близкие к отчаянию, размышления Михаил Воронков доверял своим дневникам. Несмотря на их компрометирующий характер, Воронков не уничтожил дневники даже в 1937-1938 годах, хотя, конечно, сознавал, что одна только констатация того, что «всё, с чем шла революция, опоганено и осквернено», может стоить ему головы.

Дневники Воронкова были найдены и выкуплены сотрудниками Рязанского музея истории молодёжного движения в 1986 году, когда музей формировал свои фонды. Впервые фрагменты из дневников увидели свет в 2003-м и 2006 годах в статьях историка Александра Никитина об основании Рязанского художественного училища. А в 2011-2013 годах Никитин подготовил дневники к изданию и самым тщательным образом их прокомментировал. Комментарии и приложения, включающие воспоминания, статьи, речи, воззвания, записные книжки и даже стихотворения Воронкова составляют две трети сборника, являющегося одновременно XI томом престижной серии «Новейшая российская история: исследования и документы», издаваемой Павлом Трибунским.

Открывая презентацию, заместитель директора музея истории молодёжного движения Елена Графшина сообщила, что музей давно собирался издать дневники Воронкова, но ставил перед собой более скромную задачу, чем тот, получившийся в итоге серьёзнейший труд, мимо которого теперь не пройдёт ни один исследователь советского общества. Составитель сборника Александр Никитин признался, что лишь в ходе работы, по мере разрастания материала, понял: отвечающее строгим научным требованиям комментирование дневников Воронкова — задача, скорее, для целого научного коллектива. Решать же эту труднейшую задачу составителю пришлось в одиночку и в очень сжатые сроки. Тем не менее в текстах Воронкова он прокомментировал практически всё. Раскрыв книгу наугад, читатель сразу заметит, что каждая страница пестрит верхними индексами. Комментариями снабжены каждая фамилия и каждое географическое название, не говоря уж об описываемых событиях. Примечательно, что информацию для подавляющего большинства комментариев приходилось искать с нуля — выяснилось, что существующие работы по рязанской истории периода Гражданской войны помочь почти ничем не могут.

Между тем, как пишет во вступительной статье к сборнику Никитин, «деятельность Воронкова и возглавляемых им учреждений оставила след в огромном количестве документов. Это создало редкую ситуацию, когда почти каждое событие, зафиксированное в дневниках Воронкова, может быть верифицировано, разъяснено или дополнено документальным материалом. Выявление последнего потребовало колоссальных усилий, но создало, в итоге, такое подспорье, каким не располагал ни один исследователь истории рязанского региона 1918-1920 годов. Это протоколы заседаний губернских съездов советов и партийных конференций, губисполкома, горисполкома, губкома и горкома РКП(б), коллегии ГубОНО, губпродкома, материалы к этим заседаниям, дела ревтрибунала, переписка учреждений, списки по личному составу, заявления о приёме на работу, анкеты, автобиографии, послужные списки, Было освоено, в общей сложности, более 23 тысяч листов архивных дел».

Любой другой подход, по мнению составителя, свидетельствовал бы о пренебрежении к богатейшим информационным ресурсам дневников Воронкова.
— Тексты Воронкова потрясающи не только потому, что являются свидетельством очевидца и участника исторических событий — они ещё и замечательно написаны, — говорит Александр Никитин. – Не реализовавшись как писатель, Воронков всё-таки реализовал себя в литературном творчестве именно через дневники, хотя и рассматривал их, видимо, всего лишь как вспомогательный материал к той эпопее «Война и мир ХХ века», которую он собирался написать. Работая с ними, я понял, что даже самый добросовестный учёный, не подчиняющийся никаким предвзятым мнениям, всё равно не в состоянии реконструировать историческую реальность так, как нам помогает это сделать мемуарист. Особенно когда речь идёт о пишущемся по свежим следам дневнике, а не о припоминаниях сорокалетней давности. При соприкосновении с текстами Воронкова становится понятно, что важнейших рязанских событий 1918-20 годов мы толком и не знали. Например, не знали о борьбе за власть между губкомом и губисполкомом во второй половине 1918 года. Не обращали внимания на тот важный факт, что в 1919 году Рязанской губернией управляют учителя-александровцы Корнев, Шабулин и Воронков — триумвират, который практически и вынес на себе всю тяжесть Гражданской войны. И что уже в 1920 году все эти люди, интеллигенты в первом поколении, были выдавлены из Рязани, а на их место пришли пролетарии, «егорьевская группировка», принёсшая другой политический стиль, другие моральные принципы, другую «кредитную историю». Через историю же конфликта 1920 года, смысл которого помогает понять Воронков, когда пишет: «Думаю, что по всей России идёт этот замаскированный бой рабочих верхушек с партийной интеллигенцией», становится понятно, откуда взялась когорта верных сталинцев, тех, кто помог новоявленному вождю свалить Троцкого, свалить Рыкова с Бухариным, стать тем Сталиным, которого мы знаем. Генезис этой партийной верхушки, сложившей головы в 1937-1938 годах — вот он, пожалуйста. В чём грандиозность таких источников? В том, что они и сами провоцируют постановку новых научных проблем и одновременно помогают их решить.

Также Александр Никитин высказал мнение, что сейчас происходит распыление накопленного человечеством культурного багажа:
— Нам предлагается выбирать, что нужно оставить, а что можно выкинуть, и называют это оптимизацией. Под эту «оптимизацию» подпали и музеи, в первую очередь, провинциальные. Но если музей сумел обзавестись таким фондом, как фонд Михаила Воронкова — это безусловное оправдание его существования. У нас ведь нет никаких других дневников большевистских руководителей периода Гражданской войны. Есть огромная библиотека эмигрантской литературы, море источников «с той стороны». Со стороны же победителей в Гражданской войне — большевиков — мы имеем ограниченный набор крайне заредактированной, апологетической и малоинформативной мемуарной литературы, появившейся, в основном, после 1957 года. Дневник Воронкова эту источниковую базу фантастически обогащает, и то, что он сотрудниками небольшого рязанского музея был выявлен и сохранён, достойно увековечивания.

Отдельно Никитин отметил трудность работы над комментариями к дневнику — пришлось охватывать поистине гигантский исторический материал. Как уже отмечалось выше, наработки по истории Рязани времён революции и Гражданской войны имеют очень поверхностный характер, плюс к этому автор дневников умудрился побывать везде, встретиться со всеми, поучаствовать буквально во всём. Его деятельность в первые послереволюционные годы затрагивала сферы настолько полярные (от театрального дела до руководства Центральным управлением боен и холодильников), что комментирование потребовало погружения в соответствующую специфику.
— Если историк себя уважает, нельзя просто перепечатать текст мемуаров. Без научно-справочного аппарата никакой текст не может считаться удовлетворительным. А если вводится совершенно новый мемуарный источник, то тем более. Его надо издавать с подробнейшим комментарием, аппелирующим к историческим, географическим, биографическим реалиям того времени, используя материалы архивов, документов, в первую очередь. Создаётся три реальности: первая — увиденная субъективно автором мемуаров; передавая её средствами литературного языка, он создаёт вторую реальность; третья реальность — та, которую зафиксировали документы. Поэтому готовя дневники, мы должны проводить не только текстологическую работу — мы должны подложить под этот текст документальную реальность, и только тогда создаётся эффект исторической стереоскопии, — подчеркнул Никитин.

Презентация опубликованных и прокомментированных дневников Михаила Воронкова стала событием не столько для СМИ, сколько для историков, архивистов и сотрудников музеев. Высказаться захотели многие.
— Для меня эта книга стала своего рода открытием. Я не могу сравнить этот труд ни с чем, особенно по уровню его комментирования, — сказал доцент Рязанского государственного университета имени Есенина Виталий Толстов. — Ни один серьёзный исследователь событий революции, Гражданской войны в России не пройдёт мимо этой книги. Это весьма значительный вклад в историографию, источниковедение.

—Это своего рода энциклопедия, которую можно читать, как и всякую энциклопедию, с любой страницы, — сказала кандидат исторических наук Ирина Кусова, отметив, что уже нашла в книге материал для собственных исторических исследований. — В добросовестности Александра Олеговича сомневаться не приходится, а его труды не пропадут ещё в том смысле, что они вдохновляют на что-то подобное. У нас ведь действительно до сих пор не было серьёзных работ по мемуаристике.

— Как он это сделал? – задалась вопросом главный хранитель Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника Елена Шапилова. — Что он вытворял, чтобы у него это получилось? Те, кто занимаются научной работой, представляют себе, что значит подготовить подобное издание, скольких это требует усилий.

В книге «М.И. Воронков. Интеллигент и эпоха» воспроизведены десятки фотографий, большинство из них опубликовано впервые. Значительную часть изобразительного материала предоставил историко-архитектурный музей-заповедник «Рязанский кремль». Его старший научный сотрудник Елена Чумичёва рассказала, что многие из этих фотографий, уже давно хранившиеся в музее, были атрибутированы именно в процессе работы над книгой о Воронкове.
— Что касается фотографий, то, к сожалению, чем больше проходит времени, тем меньше шансов их атрибутировать. Уходят те, кто когда-то помнил этих людей, уходят документы... Есть групповые фотографии, где сзади просто было подписано «губком», «губисполком» и пара фамилий. И мы с Александром Олеговичем выискивали по трём-четырём групповым фотографиям, где повторяется это лицо, эта фамилия, и определяли человека. Для музея ценно любое атрибутированное лицо, — заметила Чумичёва.

— Бывает, что огромный сложный текст, который сохранился чудесным образом и является настоящим достоянием, просто лежит до поры до времени. Затем для текста наступает время явиться на свет через посредничество того, кто будет с ним работать. И могла бы получиться ситуация, когда бы этот материал просто взяли и «потоптались» на нём, у нас таких примеров достаточно. А здесь замечательный источник получил замечательного исследователя, и в итоге мы получили замечательный продукт. Поздравляю с появлением на нашем рязанском странном книгоиздательском небосклоне хорошего труда, что в наше время дорогого стоит, — сказал заместитель директора Государственного архива Рязанской области по научно-методической работе Дмитрий Филиппов. — И в то же время, всё сделано вопреки...

Действительно, это издание увидело свет скорее не благодаря, а вопреки стечению обстоятельств. Книга была издана за счёт негосударственной поддержки. Из-за ограниченности в средствах два с половинной миллиона печатных знаков, которые следовало бы разбить на два тома, для удешевления поместили в один. Соответственно, оказался мелковатым шрифт примечаний и приложений. Возможно, этот недостаток будет исправлен при допечатке тиража, но опять-таки всё упирается в финансовый вопрос и будет ли возможным переиздание книги, сказать пока нельзя.