Алексей, сын Ангела

Встреча с памятью
Я нажимаю кнопку звонка небольшой квартиры в центре Рязани. За дверью раздаются глухие шаркающие шаги. На пороге возникает пожилой мужчина небольшого роста в стареньком коричневом пиджаке. На лацкане два ордена Отечественной войны, Красная звезда и медаль «За отвагу». Алексей Вайцен – человек-легенда. Легенда, о которой почти никто ничего не знает. Впрочем, так же, как и о концлагере Собибор и восстании в нём. Алексею Ангеловичу 87 лет. Шестьдесят пять из них он хранил в своей памяти то, что решил рассказать лишь сегодня. В Мюнхене шёл суд над бывшим охранником фашистского лагеря смерти Собибор Иваном Демьянюком. Главным свидетелем обвинения должен выступать вырвавшийся из немецкого ада Томас Блатт. Кроме него, из узников Собибора в живых остались Аркадий Вайспапир и Семён Розенфельд в Израиле и Алексей Вайцен в России. Я пришёл к Алексей Ангеловичу с одной-единственной целью: показать фотографию Ивана Демьянюка. Узнает ли он его. Демьянюку примерно столько же, сколько Вайцену. Но между их жизнями – целая пропасть.

Футболист из Ходорова
О себе Алексей Вайцен рассказывает скупо.
– Родился в 1922 году в Польше, в еврейской семье. Вскоре мои родители, Рахиль и Ангел Вайцены, с нами – четырьмя детьми – переехали в городок Ходоров около Львова. Здесь я учился в школе. А ещё играл в футбол, бил с обеих ног, даже признали лучшим нападающим молодёжной сборной Западной Украины. Стартовая скорость хорошая была. Она мне потом не раз жизнь спасала. В сентябре 1939 года Западную Украину присоединили к СССР. В сороковом я окончил школу, учился хорошо, три языка знал. Взяли работать секретарём в местную прокуратуру. В феврале 1941-го призвали в Красную Армию. Служил на границе, в городе Рава-Русский. Играл в футбол за команду дивизии. В воскресенье, 22 июня, должен был быть очередной футбольный матч, но утром началась война. Часть вся в летних лагерях. Лишь мы – футболисты, оказались в городе. Границу тогда удержать не удалось. Пришлось с боями отступать. Оказались мы в тылу у немцев. Шли к линии фронта, но она уходила от нас быстрее. У станции Христиновка вступили в бой. Тогда меня ранили, и я первый раз попал в плен.

Долго в плену не стал засиживаться – сбежал. Встретил таких же, как и я, людей, которые хотели бороться. Нападали мы на полицейских, отнимали у них оружие. В декабре опять не повезло: полицаи выследили меня, повели на расстрел. На месте расстрела я вспомнил о своей стартовой скорости: бежал быстрее пули. Пуля меня не догнала. Но через месяц снова угодил в засаду. Оказался в Тернополе, в тюрьме. Решил и оттуда бежать, но как? Уголовников немцы посылали на работы. Я прикинулся вором-домушником, пригодился опыт работы в прокуратуре. Рассказывал о себе полицейским так убедительно, что все поверили. Так я оказался на расчистке завалов. Оттуда до свободы было рукой подать. В 19 лет бегается легко. Убежал и спрятался в городе у пожилого мужчины, с которым познакомился на работах. И вот тут везти мне перестало.

К тому времени на занятой территории Западной Украины уже свирепствовала гитлеровская «операция Рейнхард» – секретный план поголовного уничтожения еврейского населения Европы. Гитлер называл это окончательным решением еврейского вопроса. Для его осуществления в Польше было построено три концентрационных лагеря: Треблинка, Белжен и Собибор. Истребление евреев эсесовцы организовывали с привлечением местных националистов. Лидеры организации украинских националистов (ОУН) заявляли, что коммунизм на Украину занесли «жиды и москали». Главнокомандующий Украинской повстанческой армией Роман Шухевич, чьим именем сейчас названы сразу две улицы Львова, требовал от подчинённых беспощадно уничтожать евреев. Для этой цели немцы при пособничестве ОУН сформировали два батальона молодых украинцев – вспомогательную силу при проведении погромов.
– Во время одного из погромов в Ходорове убили мою сестру Риву и маму с отцом, – вспоминает Алексей Ангелович, – и братьев обоих, Самуила и Михаила, тоже схватили. Это я узнал уже потом. Я же через три дня после побега из Тернопольской тюрьмы был опять схвачен во время облавы, уже немцами. Немцы быстро вычислили мое происхождение. Так я оказался в эшелоне смерти…

Собибор
Этот эшелон привёз его в Собибор. Для 250 000 евреев из Голландии, Австрии, Польши, Чехословакии, Франции и России это маленькое польское местечко в Люблинском воеводстве вблизи Влодавы стало местом, где заканчивался Свет. Вспоминать об этом Алексею Ангеловичу тяжело. Он однажды попытался это сделать. Воспоминания привели к инфаркту. Что же надо было тогда пережить этому человеку, если даже воспоминания об этом через столько лет заставляют рваться сердце – не в переносном, в прямом смысле. Смотря на «Комсомольскую правду» с портретом Демьянюка, он вдруг напрягается, опять хватается за сердце, на его глазах выступают слёзы. Но он продолжает рассказ.
– Этот лагерь смерти построили в марте 1942 года. Там было три сектора: сектор прибытия, рабочий сектор и зона уничтожения. В Собиборе работали портные, сапожники, столяры. Я оказался двенадцатым выжившим из всего эшелона. Тринадцатого не было. Видимо, «13», действительно, плохая цифра. Назвался портным. Для немцев портные перешивали одежду людей, которые ушли на смерть. Жили мы в бараке. Меня поставили работать сортировщиком одежды. Перед смертью люди снимали с себя одежду якобы для дезинфекции. После каждого эшелона оставалось горы одежды: мужской, женской, детской. Я до сих пор помню эти детские ботиночки.

Чуть ли не каждый день приходило по эшелону. Вначале людей расстреливали. Но потом построили газовые камеры, привезли танковый двигатель. Людям говорили, что их ведут в баню, заставляли раздеваться. Потом заводили в барак-парикмахерскую. Я видел, как женщин стригли перед смертью. А затем охранники загоняли узников в газовые камеры и там травили угарным газом. Рабочие-узники уносили трупы. Затем уничтожали и их. Когда одни охранники загоняли людей в газовые камеры, другие гоняли по хозяйственному двору несколько сот гусей. Гогот гусей заглушал крики людей.

– Сотни, тысячи людей гнали на смерть, и они покорно принимали это? – спрашиваю собеседника, видевшего этот ад.
– Им вначале говорили, что их ведут на санитарную обработку, а когда они оказывались в так называемой бане, двери наглухо запирались. Когда люди начинали понимать, что вместо воды идёт газ, было уже поздно. За пятнадцать-двадцать минут их жизнь заканчивалась. В нашем лагере вновь прибывшие жили не более двух часов. Это был конвейер смерти. Казалось, что остановить его невозможно. В Собиборе вместе со мной оказались мои братья Самуил и Михаил. Михаила палачи убили.

Палачи и пособники
Многих из этих палачей Алексей Вайцен помнит до сих пор:
– Комендантом первого сектора лагеря, где я находился, был Карл Френцель.

Я напоминаю Вайцену, что Карл Френцель пережил войну. В 1965-м ещё с одиннадцатью палачами Собибора он предстал перед немецким судом в городе Хагене. Был признан виновным в том, что причастен к убийству в газовых камерах 150 000 человек. Суд приговорил его к пожизненному сроку, но отбыл в заключении Френцель всего 16 лет.
– Разве это справедливо? – размышляет Алексей Ангелович. – Он должен был до смерти гнить в тюрьме, хотя бы по одному дню за каждого убитого в лагере. И тогда, получается, срок наказания составил бы больше 400 лет.

К беседе с Вайценом я подготовился основательно. Рассказываю ему, что в 1946 году в Берлине один из бывших узников лагеря опознал эсесовца Эриха Бауэра. Именно он отвечал за работу газовых камер и сам называл себя газовым мастером Собибора. Бауэр и украинец-охранник Эмиль включали танковый двигатель и подавали в камеры с людьми смертоносный газ. Бауэра приговорили к смертной казни, но потом гуманное правосудие заменило ему смертную казнь на пожизненное заключение.
– Почему так? А гуманные судьи не пробовали представить себя голыми, избитыми вместе со своими детьми в газовой камере? – вознегодовал бывший узник.

Вайцен вспоминает Курта Болендера. Перед судебным приговором в Хагене в 1966 году организатор «разгрузок» газовых камер Курт Болендер, обвинявшийся в убийстве 360 человек и содействии в убийстве еще 86 000, повесился в тюремной камере. А ещё Вайцен рассказывает о немце Густаве Вагнере, который убивал вырванных из рук матерей грудных младенцев, и Пауле Бредове, который стрелял из пистолета по «движущим целям», 50 убитых «целей» в день было его нормой. В лагере у каждого палача было своё «хобби».
– Но кроме эсесовцев в Собиборе свирепствовали охранники, – продолжает Алексей Ангелович, – многие из них бывшие военнопленные. Они сами дали согласие немцам работать в лагерной охране. Вот и Иван Демьянюк. Эти прихвостни фашистов порой не отставали в бесчеловечности от своих хозяев: загоняли обречённых в газовые камеры, избивали их, убивали. Немцы не зря присвоили им звание вахманов (охранников в войсках СС).

Я зачитываю Вайцену выдержки из протоколов допросов этих самых охранников. Вахман Иван Козловский спокойно рассказывает, как до отказа набивал людьми газовые камеры. Старший вахман Михаил Разгоняев говорит об убийствах людей, как о вполне будничной работе: «Это была фабрика, специально оборудованная для массового уничтожения евреев. В течение мая-июня 1942 года я дважды лично участвовал в расстреле групп людей. В первый раз это была группа из пятидесяти больных и дряхлых людей, второй – из двадцати пяти». После войны многие из этих сообщников нацистов пытались раствориться среди людей и избежать наказания. Надеялись, что мир забудет их злодеяния. А мёртвые не заговорят. Но останутся в живых узники Собибора, которые смогут их опознать. В том числе Алексей Вайцен.

Восстание с двумя топорами
О своей победе над смертью он продолжает рассказывать тихо и не спеша.
– 22 сентября 1943 года в Собибор прибыл эшелон из Минска – шестьсот военнопленных из минского трудового лагеря доставили для уничтожения. Среди них был Александр Печерский – лейтенант Красной Армии. Его немцы отобрали в рабочую команду. В рабочем секторе лагеря мы с ним и познакомились. Мы работали, а эшелоны продолжали приходить. Гуси продолжали кричать… Мы понимали, что рано или поздно и нас всех уничтожат. Тогда и возникла мысль о побеге. Но как бежать? Кругом эсесовцы, вооружённые охранники, пулемёты на вышках, колючая проволока с электрическим током, минные поля вокруг лагеря. И из оружия – два топора. Но и лагерь – это смерть. Восстание хоть кому-то давало шанс на свободу и месть. Попытки побега нередко проваливались. Находились такие, кто за пайку хлеба предавал. Была ещё и коллективная ответственность – за побег одного расстреливали многих. И чтобы спастись, одни выдавали других. Поэтому здесь бежать надо было всем лагерем. Мы понимали: кто останется, будет уничтожен за убежавших. А кто начнёт прорываться, будет расстреливаться с вышек, погибать на проволоке с током и минных полях. Подготовку к восстанию возглавил Александр Печерский. Не все были согласны на побег. Многие верующие евреи решили остаться, надеясь на милость Бога.

Восставшим с парой топоров необходимо было победить сотню вооружённых мучителей. Такое восстание может показаться абсурдом. Но то, что произошло дальше, перевернуло все разумные понятия о боевом искусстве. Ибо воля человека к жизни нередко побеждает смерть.
–14 октября 1943 года, – рассказывает Вайцен, – мастеровые, перешивавшие для эсесовцев одежду и обувь, пригласили их в мастерские на примерку. Сначала в портняжную мастерскую явился заместитель начальника лагеря гауптштурмфюрер Иоганн Норманн. Он в этот день за начальника лагеря был, тот уехал в Германию. Во время примерки костюма получил удар топором по голове. Потом неудачно примерили сапоги начальник охраны лагеря Иохим Грейтшус и кожаное пальто унтершарфюрер Йозеф Вольф. Оба были убиты. Такая же участь постигла большинство других эсесовцев. Повезло, пожалуй, лишь Карлу Френцелю. Он в названное время не пришёл оценить заказанный им шкаф.

Используя немецкую пунктуальность вовремя являться на примерки, заключённые в течение одного часа отправили на тот свет наиболее значимых эсесовцев из администрации лагеря. Но охранники – пособники немцев – могли обнаружить трупы фашистов и поднять тревогу. Вошедший в сговор с восставшими капо Бжецкий в назначенное время свистком подал сигнал к построению. Заключённые вышли из бараков и построились. Печерский крикнул: «Товарищи! К воротам!» Люди ринулись на штурм ворот и оружейного склада. Что произошло дальше, вспоминает Алексей Вайцен.
– Я руководил группой, которая вступила в бой с охраной лагеря, чтобы безоружные люди в это время могли добежать до леса. У нас были свои снайперы, которые из захваченного оружия стреляли по вышкам. Телефонную связь и подачу тока на ограждения мы отключили заранее. Люди бросились рвать колючую проволоку лопатами. У кого было оружие, стреляли, у кого не было, бросали в охранников камни, засыпали им глаза песком. Прорвались за ограждения. Тут надо было на мины кидать доски и камни, чтобы они разорвались. Но убегая, этого уже никто не делал. Первые, кто бежал, подрывались на минах. Их смерть давала возможность выжить другим.

С момента прибытия Александра Печерского в лагерь до штурма прошло всего 22 дня. За три недели в самый разгар войны в лагере Собибор было подготовлено и осуществлено восстание, окончившееся победой, – единственное успешное восстание узников лагерей смерти за всю историю Второй мировой войны. Восстание это могло стать позором Рейха. Администрация лагеря уничтожена, охрана разбита. Измождённые, едва державшиеся на ногах заключённые победили хвалёную немецкую машину смерти. Около 400 узников вырвались на свободу. Они могли рассказать миру о происшедшем. По приказу Гимлера Собибор был стёрт с лица земли. Всех узников, оставшихся в лагере, уничтожили – их Бог оказался бессилен. Ничто никому не должно было напоминать об этой фабрике смерти. Леса вокруг лагеря периодически простреливались пулемётным огнем с самолётов. Для уничтожения беглецов по их следам были направлены специальные команды.

И об этом тоже с грустью размышляет Вайцен.
– Мой брат Самуил тоже смог вырваться лагеря. Бежал он в другой группе, скрывался в польском лесу. Его обнаружили помогавшие немцам поляки и убили. Мне, Александру Печерскому и еще нескольким нашим удалось добраться до Буга. Молодой поляк проводил нас до реки, дал еды, подсказал, как найти партизан. Разные были поляки… Потом мы переплыли Буг и попали на территорию Белоруссии. Лагерь – это ад, это – смерть. Но я остался жив. Видимо, меня оберегал ангел.
– Отчество у Вас хорошее – Ангелович, значит, сын ангела, – замечаю я, – с таким отчеством умереть Вам было невозможно!

Жизнь после смерти
– Вот я и не умер! – восклицает Вайцен. – Переправились через Буг, встретились с партизанами, помогли им нести раненых. Потом я воевал в партизанском отряде имени Фрунзе, затем в Красной Армии, служил в полковой разведке, ходил в рейды. В 1946 году мотострелковая дивизия, в которой я служил, стала 76-й десантной. Стал десантником, в должности старшины десантной роты прослужил сначала в Пскове, а потом в Рязани ещё целых двадцать лет – до 1966 года, совершил 998 прыжков с парашютом, стал мастером по парашютному спорту, играл в футбол. После демобилизации работал в организации «Рязаньэнерго».

За трудовую деятельность Вайцен был награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. А вообще – медалей у него много, все их запомнить невозможно. Долгая жизнь была. В этой жизни была и любимая жена, и сын. Жена умерла около 20 лет назад. Сын – не так давно.
– О Собиборе я пытался забыть. После войны государство не очень жаловало тех, кто был в плену. Как будто это была вина пленённых, а не самого государства. Даже близким старался не рассказывать. Александру Печерскому повезло меньше, чем мне. Он тоже после лагеря воевал в партизанах и в Красной Армии. Но бдительные органы раскопали, что Печерский был в плену. Борьба с немцами в Собиборе только усугубила его участь: пленный (и этим уже запятнавший как бы свою честь) советский офицер не мог быть победителем. Наша победа оказалась тогда никому не нужна, кроме нас самих. Александр Печерский был отправлен «для искупления своих грехов», а точнее, грехов государства, в штурмовой штрафной батальон. Шансов остаться в живых там было мало. Здесь он искупал «свою вину» кровью. Искупил. Во время очередной атаки штрафников его тяжело ранило. И только тогда появился документ о его «благонадёжности». После войны он вернулся в Ростов, из которого уходил на войну. Но вплоть до 1953 года для бывшего пленного офицера Красной Армии и штрафника Александра Печерского не находилось работы. О его подвиге забыли. Кроме нас – тех, кто был с ним в Собиборе и остался жив. Я был у Печерского в гостях в Ростове. Жизнь не сломала его.

Они встретились в Ростове 14 октября 1968 года, в день 25-летия своей победы в Собиборе – шесть оставшихся в живых узников: Ефим Литвиновский, Аркадий Вайспапир, Александр Печерский, Алексей Вайцен, Наум Плотницкий, Семён Розенфельд – немногие из тех, кто вырвался из рук палачей. 

Возмездие
Палачам и их пособникам не удалось уйти от возмездия. В 1963-1965 годах в Киеве прозвучали судебные приговоры для одиннадцати вахманов Собибора. Эммануил Шульц, Филипп Левчишин и ещё 11 были приговорены к смертной казни. Иван Терехов – к 15 годам лишения свободы. Ивана Демьянюка на этом процессе не было. Рука правосудия пока не коснулась его. Ещё один такой судебный процесс над шестерыми охранниками прошёл в 1965 году в Краснодаре.
– Я на этом суде выступал, – говорит Алексей Ангелович. – Опознавал этих мерзавцев на следствии. Одним из них был охранник Зайцев – я его на всю жизнь запомнил. А ещё был вахман по фамилии Поденок. Он 20 лет скрывался, работал учителем. А до этого загонял детей в газовые камеры. Вахман Матвиенко давал суду показания, как они стреляли людей и заталкивали их в газовые камеры.

Сколько их таких – стрелявших в людей и толкавших детей и женщин в газовые камеры Собибора, – ещё продолжало жить и ходить по земле все эти годы? Тот же Иван Демьянюк. В начале 50-х годов он появился в Америке. В 1981 году был лишён американского гражданства и предстал перед судом в Израиле за службу нацистам в лагере смерти Треблинка. В 1988 году был приговорён к смертной казни. Но это решение суда было отменено. Другой суд посчитал, что достаточных доказательств виновности Демьянюка нет. Для того чтобы уличить убийцу, нужны были свидетельства убитых. А они были мертвы и молчали. Демьянюк вернулся в США. Однако расследование его деятельности продолжалось. Ещё 10 лет работы соответствующих служб понадобилось для того, чтобы в 2002 году американский суд всё-таки установил, что Джон Демьянюк служил охранником в лагере смерти Собибор. В 2005 году было принято решение о его депортации. И вот 89-летний Демьянюк депортирован в Германию. Его изображения появились в прессе. Вместе с фотографиями огромного кургана из костей и пепла сожжённых в Собиборе людей.
– Смотри, как заматерел, – вырывается у Алексея Ангеловича, взявшего из моих рук «Комсомольскую правду» с портретом Демьянюка. – В Собиборе он был молодым (на глазах у бывшего узника опять выступают слёзы), – но я переживу его всё равно, ведь жертвы должны жить дольше, чем их палачи. Хотя бы в памяти.