Хирург, художник, педагог, лётчик

Главное - действие
– Владимир Александрович, когда Вы решили, что станете врачом?
– Моя мама работала фельдшером, она прошла Великую Отечественную войну. Так что истоки медицинских знаний у меня отсюда. Но на выбор профессии повлияло общение с моим хорошим другом, с которым мы вместе служили в армии: я проходил срочную службу, а он был фельдшером. И он меня склонил пойти в медицинский институт. Мы с ним вместе поступали и поступили. Он стал терапевтом, а я хирургом.
– Почему был сделан выбор в пользу хирургии?
– Вообще-то я начинал заниматься рентгенологией, меня этим направлением увлек друг, тоже прекрасный хирург. Это интереснейшая область знаний. Еще будучи студентами, мы впервые в Рязани делали определенные исследования лимфатических сосудов. Выбор в пользу хирургии был во многом связан с тем, что я встретил замечательного человека, профессора Анатолия Леоновича Гущу – прекрасный человек, настоящий ученый. Он создал рязанскую школу хирургов, был моим научным руководителем. Сейчас он уже на пенсии, но надо сказать ему глубокие слова благодарности, во многом он сделал из меня хирурга. И по жизни очень мне помогал. Кроме того, я непоседа, мне нужно действие. Хирургия – это действие. Если делать выбор: бежать на дальнюю дистанцию или на короткую, я выберу короткую.

– Вы хирург широкого профиля. Это от Вашей увлеченности?
– Совершенно верно. Мало у кого из хирургов найдется столько сертификатов, как у меня: хирурга, детского хирурга, травматолога-ортопеда, колопроктолога, пластического хирурга, челюстно-лицевого хирурга, ну и организатора здравоохранения. Все это уживается в одном лице, и довольно-таки неплохо (смеется). Но мне этого мало. Неплохо было бы получить еще кое-какие сертификаты. Я постоянно обновляю свои знания и учусь, несмотря на седую голову, каждый год, стараюсь поддерживать все свои навыки, чтобы они были востребованы. К сожалению, сегодня зачастую ценятся не конкретные возможности человека, а его сопричастность с юридическим статусом. Я считаю, что это неправильно. Раньше как было? Окончил человек институт, получил базовое образование, а потом ушел в ту область, которая его интересовала. Была просто хирургия. А уже потом она стала разделяться на проктологию, урологию, онкологию и так далее. Это все дети хирургии. И я считаю, что узость представления о специальности несет больше вреда, чем пользы. Конечно, хорошо, когда человек знает свою работу. Но при возникновении экстремальных ситуаций монополярный хирург теряется в общехирургических вопросах. С другой стороны, когда человек охватывает огромное пространство, он не может достичь глубин каких-то знаний, и, естественно, ему приходится много читать. Что я и делаю.

Решать должен врач
– Вы заместитель главного врача по инновациям в хирургии. На руководящей должности Вы чувствуете себя уверенно?
– Да, это тоже моя стихия. Главный врач больницы – молодой человек, энергичный, грамотный, понимающий суть современной медицины. И ему потребовался человек, который бы определял стратегию инноваций, в том числе хирургии, которая очень бурно развивается. По мере сил и возможностей я пытаюсь это делать. В частности, предлагаю главному врачу и персоналу некоторые современные виды диагностики, лечения: чтобы адаптировать их в условиях современной больницы, чтобы они внедрялись более широко, чтобы отодвинуть рутинные методы исследования. Например, в хирургии живота вместо шва через кожу, который применялся в советской хирургии и нередко используется сегодня, делать аккуратный внутрикожный шов. Будет тоненький рубец, и работа врача вызовет еще большее уважение.

– В последние годы все чаще можно услышать, что снизилось качество подготовки педагогов, медиков. Вы с этим согласны?
– Во-первых, изменилось отношение к самой профессии. Раньше люди с благоговением относились к учителю, врачу: одни отдают знания, другие поддерживают здоровье. И это никогда не подвергалось сомнению. Сейчас по всем специальностям, которые являются фундаментальными, происходит какая-то деформация, в обществе что-то передвинуло ценности в другую сторону: в основе деньги, а духовность на последнем месте. Я бы не сказал, что стали хуже готовить врачей: медицина, как и другие специальности, не стоит на месте. Изменилось отношение. Сейчас молодые люди не очень активно идут в медицинские вузы, потому что понимают, насколько это непрестижно. В последнее время все чаще обращают внимание на ошибки врачей. Но медицина – это не точная наука. Это, скорее, искусство, на грани с чем-то философским. Организм человека чрезвычайно сложный, и вероятность ошибки здесь как никогда высока. Конечно, не может не быть издержек – они всегда были и будут. Но когда на этом фоне начинает проявляться негативизм – это отчуждает от специалистов. Да, и если во главе стоят деньги, они, естественно, перекидываются на все специальности. Ну а как быть, если молодой врач получает 8 тысяч рублей? На что он будет содержать семью? Но врач не будет оперировать хуже от того, отблагодарят его или нет. В основном все мы бессребреники. У нас в больнице, например, идет очень большой отток операционных сестер: зарплата крайне низкая, объем работы огромный, кроме того, используемые технологические возможности требуют не просто знаний среднего медицинского работника, а инженерного мышления. И все уезжают в Москву, где зарплата раз в 5 больше. Думаю, что эта диспропорция в оценке труда рано или поздно либо породит тяжелый кризис в обществе, либо придет понимание, что должна быть нормальная, пропорциональная работе оплата труда. Конечно, сейчас еще много перекосов, и важно не уничтожить традиции, которые были заложены в отечественной медицине, ни к чему хорошему это не приведет. Бездумно копировать Запад мы не можем: пока мы живем совершенно иными мерками, и условия для оказания помощи у нас еще не настолько высоки, чтобы так лихо менять тактику в организации здравоохранения.

– А какие традиции были в советской медицине?
– В советские времена вопрос о том, как оказывать помощь, решал врач. Сейчас – чиновники. Например, абстрактный врач планирует делать определенный вид операции, ему нужен конкретный прибор. Но ему предоставляют совершенно иное оборудование и говорят, чтобы он работал с ним. Это нелепость, которая порождает определенное отчаяние. Должен решать врач, специалист: какое оборудование, какие расходные материалы. Тогда все встанет на свои места. Хорошо, что существуют федеральные программы. Но и в них должно быть отведено место специалистам, которые бы определяли, что им нужно. Бывает ведь и абсурдная ситуация: аппарат есть, а работать на нем нельзя, потому что к нему не поставляют расходные материалы.

Совесть как смертная казнь
– Вы работали в детской хирургии. Какие пациенты сложнее – дети или взрослые?
– Дети – благодарные больные. Они многое прощают. С ними работать легко и чрезвычайно сложно. Я проработал 3,5 года в детской хирургии, много чего делал, но сердце мое разрывалось, поэтому остаться там мне не хватило сил, ушел обратно в общую хирургию. Но я благодарен судьбе, что соприкоснулся с этой хирургией. А во взрослой хирургии… Иногда досаду вызывает, когда ты по максимуму сделаешь все, что знаешь и можешь, а тебя могут обвинить в том, что что-то не сделал. В медицине есть определенный Рубикон, через который перейти невозможно. Нас кто-то создал, и создал неплохо, но тоже с изъянами. А мы хотим, чтобы простой смертный преодолел это и достиг совершенства. Просто люди должны понимать, что мы делаем все возможное, чтобы отдалить тот период, когда жизнь прекращается. И по сути своей надо понимать, что хирург отдает частицу себя при проведении любой операции, и недаром, по данным Всероссийской организации здравоохранения, средняя продолжительность жизни хирургов – 60 лет, так же, как у летчиков, шахтеров, молотобойцев и так далее. Самым высшим судьей для врача является его собственная совесть. И поверьте, порой она бывает как смертная казнь. Я абсолютно уверен, что 99% врачей делают все возможное, чтобы помочь человеку.

– Врачей обвиняют в определенном цинизме. Это издержки профессии?
– Конечно. Врач может с легкостью говорить о вещах, которые в светской жизни обсуждать не принято. Но при этом вне профессии он совершенно иной. Есть примеры, когда хирург падал в обморок на улице при виде человека, получившего травму в результате аварии. А у операционного стола он спокоен и сосредоточен – это работа. Смерть в пределах твоей профессии, реанимация – это одна категория, вне лечебного учреждения – другая: смерть близких, друзей воспринимается с тем же душевным трепетом, как и у других людей. Хотя, несомненно, человек, связанный с этой профессией, быстрее перестраивается на более взвешенное отношение к этой ситуации.

Мечта – стать летчиком
– Вы стали врачом, а кем хотели быть в детстве?
– После школы я думал поступать в авиационное училище. Возникли проблемы определенного рода. Но летная душа так и осталась. И все равно свою мечту я реализовал. Уже 4 года самостоятельно летаю на легкомоторных самолетах. У меня уже около 340 часов налета.
– Ваши дети пошли по Вашим стопам или они выбрали свой путь?
– Дочь пошла не по моим стопам. У нее природный языковый талант, она владеет несколькими языками, уже достаточно давно живет в Испании. А вот сын хирург, проктолог, кандидат наук. Сейчас – главный врач одной из районных больниц. Думаю, что внуки, наверное, пойдут. Их у меня много – четверо. Но одна точно не станет врачом – дочка моей дочери занимается балетом. У нее прекрасные данные, ее взяли в школу Ковент-Гардена как подающую большие надежды.

– Владимир Александрович, бывают моменты, когда Вы вспоминаете свое детство?
– Конечно. Прекрасное было детство и школьные годы… Я родом из Сапожка. Но там я прожил несознательную жизнь – всего 8 месяцев. Потом родители переехали в Александро-Невский. Помню, мы с другом очень много занимались радиотехникой, конструировали различные радиотехнические устройства. На одном экзамене отличились тем, что соорудили приборчик, с помощью которого могли передавать информацию. Но учитель физики нас быстро раскусил и вовремя пресек все это дело. Это было совершенно удивительное время. У нас была неуемная жажда знаний: хотелось все познать, выяснить. Раньше вообще возможности были другие. Не знаю как сейчас, но у нас оборудование кабинета физики позволяло даже сделать небольшой рентгеновский аппарат: маленькой рентгеновской трубкой мы сами светили себе руки… Сейчас, если вспомнить, думаешь: сегодня бы ни один СНиП, ни один надзорный орган этого не допустил. Чего только не было в кабинетах физики! Но это давало возможность познавать такие вещи, которые сегодня многим и не снятся. Сейчас другая ситуация: торжество компьютерных технологий. А когда руками пощупал, сам сделал – это совершенно иная мотивация для определения своей жизненной позиции…
– Вы постоянно самообразовываетесь, пополняете свои знания. А удается читать другую литературу, кроме специализированной?
– Я и в этом неуемный. В свободное время пишу картины, стихи, играю на гитаре, летаю на самолетах, люблю заниматься радиотехническими штучками.