По чайфу

В этот день коллектив выступил в Концертном зале имени С. Есенина с юбилейной программой, посвящённой своему 25-летию. Пока публика ждала юбиляров и настраивалась на оранжевое настроение, бессменный лидер «Чайфа» Владимир Шахрин разговаривал с журналистами о сексе, Поле Маккартни и российском кинематографе.

— Для вас есть разница, в каком помещении выступать — в клубе или концертном зале?
— Всю музыку, концерты, рок-концерты, мне кажется, проще сравнить с интимными отношениями. Музыка — это как секс. Поэтому, когда спрашивают, в сидячем или стоячем зале, это тоже самое, как поинтересоваться, где вам лучше встречаться с любимой: в спальне, на заднем сиденье автомобиля или солнечной полянке. Во всех этих встречах со зрителем есть своя прелесть. Да, сегодня будет другой концерт. Сегодня вообще особенный концерт, третьего числа мы отыграли в «Олимпийском» и вплоть до вчерашнего дня меня не покидало ощущение эйфории. И вот, казалось бы, уже всё закончилось, а нужно выходить на сцену и начинать всё сначала. Это очень хороший способ держать себя в тонусе, перебороть себя и не плыть по течению.
— Почему решили концерт в столичном «Олимпийском» сделать посередине тура?
— «Олимпийский» планировали где-то за год и думали, что к этому времени тур уже закончится. Но много чего произошло: прошлой осенью из-за истерии вокруг свинячьего гриппа многие залы закрывались на карантин и концерты отменялись. Поэтому график выступлений сильно сдвинулся. Но для нас это не критично.

— Приятно вас видеть не только на сцене, но и на экране...
— Ой, всего-то два раза…
— Планируете продолжать работать с кино?
— Мы много всего написали в прошлом году. «Точка», заглавная песня к фильму «Почтальон», продержалась 14 недель в хит-параде на «Нашем радио». Для фильма «Дом кувырком» сделали несколько песен, написали «Река море» для одноимённого фильма. Меня попросили написать песню для военного фильма про последние дни перед освобождением Таллина. Понимая наши сегодняшние отношения с прибалтийскими странами, мне захотелось сделать нестандартную песню. И мне очень приятно, что после очень долгих раздумий, спустя три месяца мне позвонил продюсер Первого канала Саша Любимов и сказал, что эту песню приняли. А что касается съёмок, то я — не актёр, и я понимаю, что это совершенно другая специальность, которой нужно учиться, к которой нужно иметь предрасположенность. «День радио» и «День выборов» — это шутка, капустник, на который нас позвали наши друзья «Квартет И». Кого там играть? Это не считается, это не по-настоящему.

— Какие песни писать проще: которые приходят сами по себе или те, что на заказ, для фильма?
— Конечно, те, что приходят от вдохновения — это самые правильные песни. Но с другой стороны, я же для фильма пишу не по указке, и моя задача как автора здесь очень интересная. Мне присылают сценарий, история начинает крутиться в голове, и — представьте себе — в ленте «Братаны» 16 серий, а мне нужно написать песню на полторы минуты, в которых нужно поймать то настроение, которое растянуто во всех 16 сериях… Это хорошая задача, приятная.

— Вас не пугает возраст вашей группы? На ваши концерты приходят люди, родившиеся гораздо позже, чем вы начали выступать.
— Бывает, с некоторыми людьми начинаешь разговаривать, а они смотрят на тебя такими глазами, как будто ты по Луне ходил и инопланетян видел. Для этих людей Цой — фигура сродни мифам Древней Греции. Нам-то не страшно, мы вообще этих лет не заметили — всё так быстро пролетело, оглянуться не успели. А тут — бах! — 25 лет назад был первый концерт. А вообще, мы себя чувствуем достаточно бодро и адекватно, багаж не давит.

— В ваших песнях можно найти черты многих стилей — и рок-н-ролл, и регги, и лирика. Что привлекает больше всего сейчас?
— Мы никогда не придерживались какого-то стиля, наш стиль не могли определить ни мы сами, ни кто-то ещё. Я меломан и люблю разную музыку. Не могу сказать про какой-то стиль, что он плохой. Если он существует, то в нём наверняка есть какие-то свои почётные представители. Другое дело, насколько возможно какой-то стиль адаптировать к русскому языку. При всей своей простоте регги — очень сложная музыка, и в мире наберётся с десяток человек, которые могли и могут играть её хорошо. Я себя к этому десятку не отношу. Мы делаем некую стилизацию, у нас регги очень похож на русскую народную песню, и мы не претендуем на большее. То, что я слышу в современном русском хип-хопе, — это речёвки на уровне пионерского лагеря «Это кто шагает в ряд? — Пионерский наш отряд». А бывает, слышишь композицию, и у тебя мурашки по коже…

— Есть песни, которые публика требует из раза в раз и на каждом концерте?
— Есть, конечно. Я совершенно нормально отношусь к тому, что на каждом концерте приходится играть песню «Ой-ё». То есть всегда ставлю себя на место зрителя. Вот я иду на концерт Пола Маккартни, и вдруг он не сыграет «Yesterday»! Или я пришёл на концерт «Rolling Stones», а они не сыграют «Satisfaction»! Хотя я понимаю, что им с 1965 года этот «Satisfaction» уже поперёк горла стоит. Но как без обойтись без этой песни?! Ведь это уважение к публике, а также дань самой песне. Эта песня тебя сделала тем, кем ты есть, она стала тем самым локомотивом, который двигает вперёд весь состав.

— В прошлом году вы выпустили альбом трибьютов. А какие музыканты должны перепеть ваши песни, чтобы вам это польстило, либо пошло на пользу самим песням?
— Это может быть совершенно молодой коллектив, который найдёт абсолютно новую трактовку нашей музыки, наших слов, и песня зазвучит по-другому. С другой стороны, будет очень приятно, если со своими интонациями какую-то песню споют Андрей Макаревич или Борис Гребенщиков — это тоже хорошо. Альбом «Свой/Чужой» мы не записывали специально, на нём собраны вещи лет, наверное, за восемь, которые мы объединили в один альбом.

— Вы смело выложили свою музыку в Интернет. Не жалко?
— Только этот альбом, все остальные у нас существуют в реальном измерении, их можно потрогать, и в сети мы их не распространяем. Здесь же возникла ситуация, когда было очень сложно с авторскими правами, оказалось практически невозможно и бессмысленно выпускать его на CD или каком-то другом носителе. И мы попросту выложили этот альбом у себя на сайте. К тому же там его можно только послушать, а не скачать. Впрочем, уже нашлись умельцы: нам показывали якобы наши диски. То есть какие-то люди за нас сделали оформление и выпустили пластинку. Это очень хорошо демонстрирует, какая ситуация творится в России — ты можешь даже не выпускать альбом, пираты сделают это за тебя.

— Вы следите за молодой порослью российских рокеров?
— Специально, конечно, нет. Я убеждён, что когда появится что-то интересное, то не заметить это будет невозможно. Появилась в 1996 году группа «Сплин» и её нельзя было не услышать. А в 1997 году — «Мумий тролль», в 1998-м — Земфира. Я слышу очень много хорошо сделанной музыки, вижу приятных молодых ребят, которые отлично держатся на сцене и хорошо играют. Всё вроде бы правильно, но я понимаю, что это четвёртая копия «Аквариума» или тридцать восьмая Земфира. Да, хорошо поёт, но вторая Земфира-то никому не нужна, а тридцать восьмая — тем более. В этом веке меня ещё никто не удивил. Такая вот у нас молодая шпана.

— Вы редко бываете в Рязани. Это мы вас не приглашаем или у вас есть предубеждение против нашего города?
— Конечно, вы виноваты. У нас ещё ни разу не было, чтобы нас пригласили, а мы в ответ: «Откуда? А, из Рязани? Не, не поедем!». Если есть ангажемент, мы всегда готовы. У нас в стране артист вообще не выбирает, где ему выступать, гастрольный тур составляется из тех городов, откуда идут предложения. Рязань — очень удобный город в концертном отношении. Если есть какие-то выступления в Москве, то недолго доехать и к вам.

— У вас были ситуации, когда какой-то проходной город сильно удивлял вас во время концерта?
— Бывает, конечно. Как-то мы выступали в маленьком вахтовом городке на севере, а там построили современный ДК, пусть на 200 мест, но он был прекрасен — шикарный звук, очень удобный. Недавно были в Таллине в «Nokia-холл». В России вообще нигде ни одного такого зала нет. Я даже не знал, что такое можно сделать: технически, технологически, акустически — он совершенен: стоят десятки микрофонов, есть компьютерная система, которая обрабатывает с них звук и доносит до каждой точки в зале. Можно сделать, как будто тебе на ухо говорят, а можно объёмный звук отстроить. Стены двигаются, потолки… В гримёрке телевизоры, и ты можешь посмотреть, что происходит на сцене, за кулисами. Этот зал нас просто порвал, мы открыли рот и почувствовали себя деревенщиной, приехавшей из России. И публика была хороша. Я думал, что будут только русские, но пришли и эстонцы, и финны.

— У вас нет планов перепеть на иностранном языке какие-то песни для иноязычных поклонников?
— Я не знаю иностранных языков, но считаю, что нужно понимать и чувствовать, что ты поёшь. Мы и существуем 25 лет, потому что переживаем то, о чём поём, и люди в зале нам верят. Я не хочу говорить слова, значение которых я не понимаю, ведь мало знать язык, чтобы на нём говорить, на нём нужно думать и переживать. Поэтому когда у нас молодые ребята, закончившие английские школы, начинают петь песни на английском для западного рынка, это на фиг никому не нужно. У них в сердце этого языка нет, и поэтому ничего не срабатывает.