Не индюк

Спектакль, длящийся свыше трёх часов, полностью сохраняет текст Антона Чехова. Постановка совершенно лишена претензий на новизну высказывания, немного заторможена и местами весела. Чеховские пьесы можно сравнить с тихим омутом, в котором водятся черти. Постановка в Рязанском театре драмы вполне заслуживает названия тихого омута, в котором, правда, черти и прочие болотные огоньки показываются далеко не всегда — настолько медитативно протекает действие на сцене.

Режиссёр полностью следует Чехову — в том числе и жанру, обозначенному самим автором как комедия. В спектакле действительно хватает юмористических моментов. Иногда юмор, правда, не даёт рассмотреть всю глубину образов героев. Примером тому может служить Константин Треплев в исполнении Никиты Данилова. Постановка его пьесы в домашнем театре изображается в однозначном пародийном ключе: показывать декадентское пафосное действие по мере сил помогает деревенский люд, не умеющий как следует скрыться за кулисами. Разумеется, это веселит всех действующих лиц, кроме самого незадачливого автора. Стоит отметить, что Треплев до того как «прошло два года» совершенно не вызывает сочувствия. Он не только истеричен, но и холён и лощён (между тем по пьесе он три года ходит в одном и том же сюртуке, а мать — артистка Аркадина в замечательном исполнении Татьяны Петровой — предпочитает оплачивать свои туалеты, а не новый костюм для сына, при этом не забывая обозвать своё чадо оборвышем). Таким образом, давние споры о том, прав ли Треплев как поборник новых форм, однозначно решены режиссёром не в пользу Треплева.

Не истерично, но очень экзальтированно выглядит Нина Заречная, которую играет Марина Мясникова. Созданный в этом спектакле образ Нины словно бы объясняет восторженность героини не наивностью и неиспорченностью, а склонностью к эксцентрике — Нина постоянно бегает, прыгает и даже в буквальном смысле слова ходит колесом перед Тригориным. В свою очередь, Тригорин, не устающий постоянно рефлектировать на тему своего места в искусстве и собственной бесхарактерности, выглядит в исполнении Владимира Приза скорее циничным соблазнителем.

Спектакль не отличается динамизмом (чего вообще-то было бы странно ожидать от «Чайки», поставленной в сугубо традиционном ключе), но изобилует удачными, точными деталями, припрятанными в общей ткани спектакля — например, сцена, в которой Тригорин торопливо дожёвывает сливу, видя, что Нина собирается впервые поцеловать его. Сама Нина Заречная в четвёртом действии — после всех страданий, выпавших на её долю и отчасти выбранных ею самой, — представляет собой женщину на грани нервного срыва. При всех особенностях спектакля «Чайка», которые, возможно, будут сочтены его недостатками, а именно неторопливости и даже медлительности, трудно не заметить, что всякая вялость действия исчезает, когда Нина произносит свои финальные монологи. Так подчёркивается, что Нина — единственный персонаж пьесы, который плывёт не по течению жизни, а против, правда, барахтаясь и захлёбываясь, полумёртвая от несчастий, но ещё живая благодаря гордости и страстной убеждённости: «Когда я думаю о своём призвании, то не боюсь жизни».

Зал на спектакле «Чайка» был заполнен, кажется, до предела, включая все ярусы. Мнения зрителей о постановке были различны, их можно найти в социальных сетях... Рязанская «Чайка» оказалась скромной и традиционной — возможно, это только к лучшему, ведь если полностью сохранить текст автора и не переусердствовать с актёрством, то на выходе получится скорее настоящая «Чайка», а не надутый индюк.