Что нашептал леший

Хотя, если поразмыслить, старые холсты и продавленные диваны – это всего лишь пыльная материя и поломанная мебель. Так что же превращает мастерскую известного рязанского художника-графика Владислава Шестакова в особую территорию, где время течет по совсем другим законам?

Когда появляются русалки
– Владислав, в Вашей графике довольно много работ в жанре «ню». Однако вряд ли их можно назвать традиционными…
– Смотря что считать традицией… Если вспомнить картины Сомова, Борисова-Мусатова и некоторых других представителей «Мира искусства» (известное течение в русской живописи начала прошлого века – прим. авт.), то в них нетрудно найти много общего с моими «обнаженками».
– Возможно… Но лично мне интересно другое: девушки на Ваших картинах как будто вышли из сказок, точнее, народных сказаний. И в то же время они совершенно реальные – можно потрогать рукой…
– И хотя от моей стоянки до ближайшего жилья километров десять, девушку я видел, как сейчас тебя.

Художник говорит совершенно серьезно. В глазах ни тени иронии. Что это? Художественное преувеличение, метафора? Попытка поставить в тупик любопытного журналиста? В том-то и дело, что ни то, ни другое…
– Русалки, наяды, нимфы – народ дал этим лесным обитательницам много имен. Только нужно быть очень внимательным и настроенным на их волну, попытаться стать частью этого древнего мира. И они обязательно появятся.

Мы часто говорим, что природа – это храм. Настолько часто, что эти, в общем-то, правильные слова затерлись и потеряли свой изначальный смысл для многих… Для многих, но не для Шестакова. Он действительно вот уже почти тридцать лет ездит в Зарайский район в один и тот же лес. На берег речки. Ездит работать. Нет, неверно… Ездит жить. И как-то так врос в окружающую среду, что, кажется, и сам уже стал частью лесного пейзажа. Я знаком с Шестаковым довольно давно, и лично для меня нет ничего удивительного, что в один прекрасный день на берегу речки возник силуэт прекрасной обнаженной девушки. Уверен – это не метафора и не фантазия. Так на самом деле было.

Человек-ручей
Вот уже несколько десятилетий критики с завидным постоянством называют Шестакова одним из наиболее интересных рязанских художников. Таких фамилий-долгожителей немного, их можно пересчитать по пальцам. Его работы привлекают внимание любителей графики, знатоков, да и просто людей, интересующихся современной художественной культурой не только в нашем регионе, да и не только в России. И вместе с тем Владислав явно выпадает из «парадной обоймы» своей нетусовочностью, равнодушием к внешним, сиюминутным атрибутам признания.

Работы Шестакова обладают какой-то трудно объяснимой магией. На первый взгляд – все просто, изобразительные средства незатейливы и даже лапидарны. Но все же к его картинам возвращаешься снова и снова, открываешь в их кажущейся простоте все новый и новый смысл. И все это в основном на материале рязанской природы… Да простят меня патриоты, но рязанская природа лишена буйства красок и сюжетной экзотики. Очарование наших мест совсем в другом – в лиричности, мягкости, полном отсутствии пафоса. Все это – в графике Шестакова. Однако сказать, что он пейзажист, значит, ничего не сказать. Да, на его полотнах в основном пейзаж, но…

Напряженность сюжета, если это понятие вообще применимо к пейзажу, присутствует в любом, даже самом маленьком, рисунке, наброске. А уж если на фоне природы появляется человек… Для Шестакова человек и природа неразрывно связаны на протяжении всей жизни.
– Природа имеет свои одежды, а человек перед ней наг. Я уверен, что у человека и лесного ручья, впадающего в реку, есть много общего. Стоит задуматься – и открывается восхитительный смысл: из чистейших нитей родников рождаются говорливые лесные ручьи, которые вырастают в реки, так же происходит и с человеком. В каждом из нас живет ребенок, светлый и чистый, живущий среди разных людей, как и родник, сбегающий по корням живых и мертвых деревьев.

Ловец мгновений
Он живет в Рязани с 1948 года. Шестаков окончил художественный факультет престижного ВГИКа. В 1965 году он, выпускник Рязанского художественного училища, получил диплом об окончании Всесоюзного института кинематографии по специальности «живописец с квалификацией художника кино и телевидения». Но суетный мир кино оказался чуждым для Владислава Шестакова. Он возвращается в родную Рязань, преподает в художественном училище, занимается книжной графикой. Его иллюстрации к «Братьям Карамазовым», поэзии Есенина, «Севастопольским рассказам», «Телеграмме» Паустовского поражают тем же сочетанием аскетичности выразительных средств и внутренним напряжением. На мой взгляд, Шестаков – один из самых загадочных представителей рязанского художественного сообщества. И дело тут не в искусствоведческих тонкостях, а в самом крое, конструкции души мастера. Художник обладает удивительным талантом останавливать время.

Останавливать, не умерщвляя… На его картинах пойманное мгновение продолжает жить уже по другим метафизическим законам художественной реальности. Да и сам Шестаков – воплощенная метафизика. Ну на что ему сдался этот зарайский лес?! Что в нем такого особенного, чтобы сидеть на одной и той же поляне почти тридцать лет? В дождь, в жару, в снег… Дело в том, что именно здесь, под Зарайском, Владислав Шестаков впервые ощутил течение времени. И свою власть над ним.

Мне кажется, что основная цель его добровольного отшельничества – ощутить себя частью гигантской вселенской мистерии мироздания. Там, где вчера, сегодня, завтра сливаются воедино, спрессовываются в одно мгновение. Если поймать в себе это ощущение, тогда и русалка выйдет из реки, и леший заухает в чащобе. И все потечет в этих заповедных местах точно так же, как двести, триста, тысячу лет назад. Кстати, эту магическую особенность местной природы ощутил на себе не только Шестаков. Совсем неподалеку от его леса находится дом, купленный Андреем Тарковским. Пейзажные сцены гениального «Зеркала» снимались именно в этих местах.

Чему научил Байкал?
Боюсь, что мои эмоциональные размышления создадут у читателей неверное впечатление о Владиславе Шестакове. Этакий шаман, полностью полагающийся на интуицию и отвергающий рациональный анализ. Неверно… Шестаков – художник-интеллектуал с высокоразвитым чувством стиля – остается человеком со строгой, часто доходящей до табу самодисциплиной. Он настоящий профессионал, для которого период эмоционального накопления неразрывно связан с последующим анализом и кропотливым воплощением.

И в этом смысле мастерская не менее важна для Шестакова, чем зарайский волшебный лес. Можно сказать и так: там замысел, здесь воплощение.
– Знаешь, несколько лет назад я почувствовал, что этот период моей жизни в основном завершен, – размышляет Владислав Шестаков. – Почувствовал необходимость нового этапа. И поехал в Забайкалье… Привез оттуда новые работы. Байкал многому меня научил. Он помог мне освободиться от пустого и ненужного из того, с чем приходится мириться, когда встречаешься с высокомерием, художественным легкомыслием, торопливостью, конъюнктурой.

Шестаков и раньше бежал от городской суеты в Крым, на Памир, в среднеазиатские степи. Но все-таки сердце его оставалось здесь, на Рязанщине. Из года в год зритель с восхищением открывал в новых сериях и циклах Шестакова то заповедный край Мещеры, то величественную серию «Памир», потом «Саяны», затем снова родные «На реке Мокша» и «Осень на Оке», «Лесной ручей», «Умирающие деревья». В 1995 году издательство «Стиль» выпустило сборник есенинской лирики «Сердцу снятся» с великолепными иллюстрациями Шестакова. Известный есениновед Ольга Воронова писала: «Работа эта, без сомнения, заслуживает право войти в золотой фонд российской художественной есенинианы». Недавно Владиславу Шестакову исполнилось семьдесят три. В это трудно поверить. Начался новый период. Новые работы и новые загадки, которые еще предстоит разгадать.