Все дороги ведут в Рязань

Всё остальное словно приложение к Есенину. Хотя, понятное дело, когда на Есенинские праздники в Константиново съезжается вся московско-писательская рать и три часа и пляшет, и воет, и ходит на задних лапах по сцене, а потом, озверев от самих себя и от Есенина, угрюмо пьёт водку, это всё очень хорошо и правильно. Так и надо. Жить и пить по-есенински. Но не одним Есениным жив человек. Тем более в Рязани — в городе мифов и ранних сумерек.

Миф первый
Все дороги ведут в Рязань. Особенно железные. Помнится, в своё время на Москву, как Батый, ехала Рязань за колбасой, весело поедая её все четыре часа на обратном пути. Перепоясанные, словно пулемётными лентами, туалетной бумагой и котомками с «чайной», ехали рязанцы в свои палестины: Константиново, Сасово, Санское, Спас-Клепики, Касимов и туда, куда забрасывает петельки и изгибы судьбы Ока. А в конце июня на Выхино высаживается Рязань с лотками земляники и черники. И выхинская рыночная тмутаракань скупает всю её на корню. Та ещё картина. Платформа, благоухающая земляникой. Справа электричка до Москвы, слева — от. Шеренга с земляникой выходит из одной электрички, сбывает её с рук и прыгает на запятки электропоезда, удирающего в Рязань. Рязань разрезает сердце надвое, как пирог с глазами: одна половинка остаётся здесь навсегда, а вторая призвана томиться по Рязани всю жизнь.

Миф второй
Рязань — столица российской глубинки. Здесь всё так, как и должно быть: шиворот-навыворот. От начала начал и по сю пору…

Рязань лучше всего брать утром в понедельник. Пока она сонная и ничего не соображает. Занимать кремль и сразу требовать ключи от города. Правда, весьма возможно, что ключи на бархатной подушечке никто не вынесет. Все уехали на заработки в Москву. Автобусы от автовокзала, напоминающего по размерам пивной ларек, отходят каждые 15 минут. Вся Рязань в понедельник утром едет завоевывать столицу. Как некогда ходили на Москву князья рязанские, а московские соответственно на Рязань, которая в пору русского Средневековья была ещё Переславлем-Рязанским. Здесь князья скрывались от татар, переехав из Старой Рязани. Нынче Старая Рязань существует, но это лишь село. Неисповедимы хитросплетения русской истории! Без ста грамм не разберёшься.

Утром Рязань хмурая и неприветливая. Смотрит подозрительно и исподлобья, как встарь. Московское шоссе, как палка варёной колбасы, упирается в Первомайский проспект. Первомайский прошивает город насквозь. Заспанные двух-, трёхэтажные домишки. В скверике на улице Ленина — бронзовый ангелок Ильич с мамой — ни дать ни взять Богоматерь с младенцем! Но главное, попасть в центр, в яблочко. Где есть всё, что душе угодно: Рязанский кремль, драмтеатр, концертный зал, здание главного управления Центрального банка и памятник рязанскому Лелю, Сергею Александровичу, с разведёнными в стороны на манер «кого я вижу!» руками. Всё вместе это организует унылое пространство, готовое разъехаться гармонью в стороны. И птичье сердце Рязани бьётся тревожно и заполошно, и можно глотать рязанский пирог с глазами (его ядят, а они глядят) небольшими тёплыми ломтями.

Пасхальное яйцо с ликом Есенина в сувенирной лавке. В кремле — пятиглавый Успенский собор с колокольней, словно праздничный торт с марципанами. В трактире «Бродячая собака» по вечерам персонажи ходульных пьес столичных драматургов запросто перевоплощаются в цыган. И до утра в подвальной полутьме гулким эхом звенят осколки разбитых сердец, поломанных судеб, монисты и бокалы. И вся Рязань в хмурой и забубенной задумчивости пляшет до утра: Институт ВДВ, Университет имени Есенина, домик, где губернаторствовал Салтыков-Щедрин, школа, где преподавал математику Солженицын. А во рву, опоясавшем Кремль, ещё не рассеялся дым от костра, возле которого грелся Николай Рубцов. И под утро его ведут в милицию с местным журналистом, автором статьи о том, что пора положить конец разведению костров во рву…

Миф третий
Все великие люди — родом из Рязани! Покуда автобус прыгал на ухабах, подъезжая к Рязани, по телевизору крутили рязановский фильм «Служебный роман». Рязанов — Рязань, и было бы правильно, если бы Эльдар Александрович родился где-нибудь здесь, на улице Ленина. Не ясно, что его с этакой фамилией связывает с Самарой?

Ну так вот… Портрет Беатрисы Хестингс кисти Модильяни неожиданно, словно утопленник, вынырнул из рязановского фильма. Оказывается, репродукция Моди висит в доме у одинокой и никем не любимой Людмилы Прокофьевны. Правда, неистовая англичанка со своим бесстыжим взглядом появляется в тот момент, когда Людмила Прокофьевна преображается из мымры в Золушку и готова покончить со своим одиночеством. Поначалу я не придал этому большого значения, но уже потом в Рязани, когда я пошёл в магазин «Продукты», чтобы купить чего-нибудь к столу в мастерскую к местному художнику, то буквально наткнулся на модильяниевскую обнажённую. Она своими марсианскими глазами взглянула на меня с этикетки бутылки белого полусладкого вина, как на старого знакомого. Вино испанское рязанского розлива El dia del amor. Даже те, кто не знает испанского, поймёт, о чём речь. Естественно, о любви. Естественно, изготовители хотели этим сказать, что испанец Пикассо (любитель мадридских шлюх, прекрасно понимавший, кто такой Модильяни, но решительно ничего не сделавший, чтобы хоть как-то помочь ему) — тоже отсюда родом. Он и Модильяни — из мастерской рязанского художника, который живёт по канонам творческого человека: не пропускает ни одной юбки, как в бытность свою Модильяни. И вдохновенно, я бы сказал, с упоением пьёт за неимением абсента спирт. Когда он с женщиной, то всем по телефону говорит: у меня детская студия. Не раз я покупался на эту обманку, беспардонно вваливался в его мастерскую, и всякий раз из-за его спины улыбалась лукавая красотка с такими арбузными грудями, что дух захватывало! Ясно как Божий день: Модильяни — рязанский. Это у него, а не у Клюева Есенин научился загулам, а в каждой гризетке ему чудилась Шаганэ!

Нет, Рязань — это вам не фунт изюму. Она непроста и противоречива. И теперь я точно знаю, что все дороги ведут в Рязань. А из неё — ни-ни. Потому как в Рязани спрятаны секрет и смысл русской глубинки: живи как живётся и будь что будет. Старое и новое. Хорошо забытое и не к месту помянутое. Всё и ничего!

Игорь Михайлов — прозаик