Охота на «Архипелаг»

Впервые мысль о том, что необходимо собирать материалы для будущих исследований, возникла у Олега Дмитриевича Кузьмина задолго до официального признания будущего нобелевского лауреата. В разговорах со мной Кузьмин рассказывал, что свою работу он фактически начал в 1969 году, когда радио «Свободная Европа» передало сообщение об исключении Солженицына из Рязанского отделения Союза писателей СССР. Именно тогда ему стал понятен масштаб происходящих событий и значимость любых сведений о жизни писателя.

Общаясь с Кузьминым, я заметил одну деталь, почти мистическую, – внешне он очень похож на героя своих неизданных книг. Очевидно, многие годы кропотливых поисков наложили отпечаток не только на образ мыслей, но и на внешность. Кстати, в истории поисков архивов «Архипелага» немало таких таинственных деталей и совпадений. Вот одна из многих: Кузьмин служил в артиллерии и был в звании капитана, когда начал свои изыскания. И именно в этом звании в 1944 году был арестован офицер-артиллерист Александр Солженицын.
Тема сталинских репрессий возникла в жизни Кузьмина отнюдь не случайно. Его дядя был арестован и в конце 30-х сгинул в недрах ГУЛАГа. Судьба родственника не давала покоя. Сергей Дмитриевич пытался наводить справки, расспрашивал бывших зеков – тщетно. Но «нужный» круг знакомств среди узников лагерей уже сложился. После высылки из СССР Александр Солженицын по радио «Свобода» обратился ко всем, у кого сохранились рабочие материалы «Архипелага», с настоятельной просьбой – уничтожить. После этого Кузьмин решил отыскать этих людей и, если возможно, спасти хотя бы часть документов.

Чтобы представить, насколько подобное решение было небезопасно, следует сказать, что в конце 60-х Олег Кузьмин служил не где-нибудь, а на Байконуре, в зоне особой секретности. За каждым офицером органы следили особенно пристально. На дворе 1969 год – только что разгромлена Пражская весна, в стране ощутимо «закручивают гайки». За интерес к опальному диссиденту можно было не только лишиться погон, но и оказаться в местах не столь отдаленных. Как при этих обстоятельствах капитану Кузьмину удалось не попасть в поле зрения «особого отдела» – загадка…

Близкие и дальние
Он разработал план действий. Разбил рязанский круг знакомых Солженицына на три группы. В первую входили особо доверенные лица. Наталья Столярова. Рязанка. Репрессированная. После реабилитации – личный секретарь Ильи Эренбурга. Она часто приезжала в родной город и общалась с писателем. Через нее были переданы на Запад первые микропленки с «Архипелагом». Елизавета Воропянская – «самая преданная машинистка», в 1973 году была арестована и после пяти суток изнурительных допросов рассказала о тайнике, где была спрятана часть архивов. Повесилась в камере.
Вторая группа – близкие. Наталья Решетовская – первая жена Солженицына. Сестры Анна и Татьяна Гарасевы, эсерки, бывшие политзаключенные. Они были первыми читателями «Архипелага». Наталья Радугина – у нее также хранилась часть архива.

В третью группу входили люди, так или иначе посвященные в тайную жизнь писателя. К ним относилась и Агафья Фоломкина – хозяйка дома в солотчинском селе Давыдово, где Солженицын работал над рукописью. Наши беседы с Сергеем Дмитриевичем были долгими. Он часами мог рассказывать о поисках «Архипелага». Тут и соблюдение законов конспирации, и демонстративная, рассчитанная на запугивание слежка органов госбезопасности, обыски и предательство. Все это было. Повторюсь – история архива вполне может стать захватывающим детективным романом. И солотчинский приют писателя в ней занимает особое место.

Молчание Агафьи

Дом в Давыдово. Во время работы Солженицын жил там неделями. В Рязани бывал наездами. Идеальное место для того, чтобы спрятать документы: оно достаточно удалено от города, большой приусадебный участок, подвал, чердак, дворовые постройки. Давайте попробуем поставить себя на место писателя – если прятать, то именно здесь. Очевидно, так же рассуждал и Кузьмин. В конце 70-х он снял в этом доме комнату. Разговаривал с Агафьей Фоломкиной. Она, несмотря на преклонный возраст, хорошо помнила знаменитого квартиранта. Но стоило завести речь об архивах, предпочитала отмалчиваться. Кузьмин простукивал стены, осматривал подпол, поднимался на чердак. Тщетно… Провести более тщательные поиски, не привлекая к себе внимания, было невозможно. Фоломкина умерла уже в перестроечное время. Сергей Дмитриевич пытался купить дом, но его опередили. Новый хозяин от переговоров о продаже отказался наотрез, хотя Кузьмин был готов уплатить большую сумму. Говорят, что в доме при проведении ремонта было обнаружено два тайника – один в подвале, другой на чердаке, и они будто бы оказались пустыми.

Престижное дачное место
Безусловно, неугасающий интерес к исчезнувшему архиву Александра Исаевича Солженицына вполне объясним. Существовал ли он на самом деле? Наверное, истину мы узнаем еще не скоро. Хотя, по большому счету, сегодня это не столь важно. Обидно, что на доме в Давыдово, где было задумано и вчерне написано одно из самых значительных произведений мировой литературы прошлого века, даже нет мемориальной доски. Да и дома, собственно, не осталось. Давыдово со времен Солженицына сильно изменилась. Двухэтажные коттеджи, иномарки у ворот – престижное дачное место. О том, что здесь кипели детективные страсти и решалась судьба «Архипелага», мало кто знает. Даже местные жители с трудом вспоминают, где жила Агафья Фоломкина. Новый хозяин обложил сруб кирпичом, надстроил второй этаж. В неприкосновенности остались только дворовые постройки и старенькая развалюшка по соседству.

Капканья память
В заключение этой истории хочется сказать, что отношение к Александру Исаевичу Солженицыну в Рязани и сегодня неоднозначное, несмотря на официальное приторно-слащавое славословие. Нужно признать, что и сам писатель, честно говоря, не питал особой любви к нашему городу. «В Рязани я в капкане», – собственные слова нобелевского лауреата. Здесь его исключили из Союза писателей СССР, и ни один из рязанских коллег не посмел сказать в его защиту хоть слово. И только поэт Евгений Маркин, рязанская судьба которого также сложилась ох как непросто, отозвался пронзительными стихами. В тихом бакенщике Исаиче, не прощающем измены, легко угадывается образ опального писателя и все перипетии его рязанской судьбы.