Терриконы у Побединки

Горнопромышленный бедленд
С вершины побединской горы открывается почти марсианский ландшафт — вся поверхность земли вплоть до горизонта усеяна причудливыми горами. Деревья отказываются расти на их безжизненной поверхности, и её, не скреплённую корнями, густо разъедают глубокие овраги с отвесными бортами. У рукотворных холмов есть особое название — терриконы. Так называют отвалы пустой породы, которые возникают при разработке угольных шахт.

Уголь — порода горная и залегает пластами разной толщины на глубине. Для того, чтобы извлечь топливо на поверхность, приходится закладывать вертикальную или наклонную шахту, а выбросы пустой породы складируют в отвал. Добравшись до слоя угля, горняки закладывают сеть горизонтальных штолен, выгребая слой. Когда он будет выработан, шахту закладывают к следующему горизонту угля. За десятки лет разработок рядом с шахтой вырастает конус террикона.

Эти места особо притягательны для геокэшеров. Романтика таких территорий довольно сурова — кажется, будто попал в альтернативный мир в зону отчуждения. «Сталкер» рязанского формата — скопинские терриконы. Рукотворные горы на равнине — память о шахтёрском и промышленном прошлом. Подъём на вершину таит немало сюрпризов. На подошве старого сапога, который торчит из земли, выбито слово «Прокопьевск». Этот город Кузбасса, старый центр угольной добычи, снабжал обувью рязанских шахтёров. Поверхность горы напоминает палитру импрессиониста сочетанием странных мазков и оттенков — бурого, красного и рыжего. Среди них выделяются блестящие камни золотого окраса. В надежде на благородный металл рука неискушённого туриста неминуемо схватит образец и прикарманит. Однако разбогатеть не удастся — за кусок «золота дураков» (а именно так в народе называют минерал пирит или серный колчедан) миллионов не предложат. Разве что полку украсит или дополнит экспозицию геологического музея.

Рождение скопинского угля
За открытие в России месторождений каменного угля нужно благодарить Петра I. В 20-е годы XVIII века по воле царя-реформатора уголь начали искать по всей стране: в этот период были открыты угли Донбасса, Кузбасса и Подмосковного бассейна. В 1721 году рудознатец Григорий Капустин нашёл уголь на Дону, положив начало разведке запасов Донбасса. В 1722 году первооткрывателем углей Кузнецкого бассейна стал Михаил Волков. В том же году крестьянин Иван Палицын первым отыскал уголь в Рязанской губернии — на реке Хупте у села Петрово Ряжского уезда. Так было положено начало разведке запасов Подмосковного угольного бассейна.

В заслуги первому российскому императору среди прочих «славных дел» следует поставить и создание берг-коллегии. Если до конца XVII века разведка и добыча полезных ископаемых в России имела скорее стихийный характер, то при Петре I горными делами стала заведовать вновь созданная структура. Именно в берг-коллегию Палицын, и почти в одно время с ним другой рудознатец Марк Титов, отправили образцы рязанского угля. Пётр, заинтересовавшись находками, направил в Рязанскую губернию настоящую экспедицию. В подробной инструкции участникам было наказано отправляться как можно скорее, «дабы нынешнее летнее время не было упущено», на месте выкопать шахту, проверив «как глубоко, широко и толсто лежит» уголь, прислать образцы для пробы в берг-коллегию. Главой экспедиции был назначен Григорий Капустин. Первоначально его направили на разведку серебряной руды, найденной под Андреевским монастырем в Москве. Пётр волевым решением изменил маршрут поисковой группы, и вскоре экспедиция Капустина в составе из одиннадцати человек, прибыла под Ряжск.

Обнаружение угля стало для России событием. По такому поводу специально выписали англичан, известных мастеров горного дела. Ведь до той поры в России использовался уголь древесный, для получения которого вырубали громадные площади леса, тогда как в Англии добыча каменного угля в подземных шахтах велась уже с XIII века, с тех времён, когда Московская Русь была под татаро-монгольским игом. Пётр лично бывал в Британии и не понаслышке знал об уровне подготовки британских специалистов, которые, в отличие от голландских, работали не на глазок, а всё измеряли и чертили. Оттого и пригласил, надеялся, что британцы помогут и уголь разведать, и шахты устроить, и дело поставить.

Английские горняки вошли в состав экспедиции и работа их оплачивалась из российской казны. Яган Никсон получал по шесть фунтов стерлингов в неделю (1 фунт тогда равнялся 4 рублям золотом), четверо помощников — по фунту. Капустина же с жалованьем притесняли. Дошло до того, что Григорий просил берг-коллегию выдать ему денег на пропитание, дабы «не помереть голодной смертью», но просьбам не внимали, пока не вмешался царь. Императорским Указом рудознатец Капустин был принят на должность подканцеляриста при шахтах с окладом в 80 рублей. Однако в ходе экспедиции выяснилось, что англичане свои деньги отрабатывать не желают. Летом они ссорились до драки, а зимой вообще отказывались работать, аргументируя невозможность оного невыносимой стужей. Казалось, англичане специально затягивают работу, ведь время их нахождения в России строго выливалось в деньги. Не в силах терпеть проволочку, Капустин неоднократно писал в Петербург, жаловался, что жил Никсон праздно, занимался саботажем и вымогательством. В итоге хвалёных иностранцев из России выслали, но на беду Пётр I неожиданно скончался, и дело его остановилось: Екатерина к советам горняков не прислушалась и разведку угля в Рязанской губернии бросили. Императрица предложила в месте, где велась разведка, «поставить ради признаку столп, вкопав твёрдо, чтобы впредь оное место возможно было разыскать».

Но таково было положение дел на уровне государственном. А на местном угольные залежи быстро приглянулись заводчикам Рюминым, которые к тому моменту возвели на рязанской земле игольную фабрику в селе Коленцы и поставили в селе Истье железоделательный завод. Изначально рассчитывая на древесный уголь, Рюмины были удивлены открытием в непосредственной близости угольных копей и обратились в берг-коллегию с просьбой передать им обнаруженные угольные месторождения в селе Петрово. Берг-коллегия в ответ не только удовлетворила просьбу, но и предоставила льготы, освободив Рюминых от уплаты налогов в течении нескольких лет. Вместо налога Рюминым вменили обязанность построить шахты, вести разработки и расширять разведку. Так, благодаря местным бизнесменам, правительство узаконило официально добычу угля в Подмосковном бассейне.

В период правления Екатерины Великой попытки отыскать уголь были возобновлены. Максим Котельников не оставил попыток по разведке угля у места первых находок и «в лето 1766 года отыскал «уголье, горению способно, как дымит — вонюче, а твердо, аки камень, а горит — тлением шипит». По этому поводу он вёл активную переписку, только вот пробы угля были потеряны. 10 мая 1771 году Ряжская воеводская канцелярия получила указ из берг-коллегии с требованием прислать десять пудов каменного угля из тех мест, где их обнаружил Котельников. В ответ в Петербург пришло письмо, где было указано, что «Максим Котельников, будучи в Саратове, в 1768 году умер, а кроме него, места, где он обнаружил каменный уголь, никто не знает — ни из служащих Ряжской городской ратуши, ни из ряжских купцов». Но этим работы первооткрывателей угля в Подмосковье не закончились.

В конце XVIII века Иван Жариков и Алексей Чиликин обнаружили уголь на реке Осётр в Зарайском уезде. Тогдашний рязанский губернатор Михаил Коваленский лично опробовал уголь, и тот оказался годен. Образцы руд и письмо от Жарикова переслали в Горное ведомство России, и по поручению его руководителя Михаила Соймонова в Зарайск прибыл иностранец Ервин, который подписал месторождению смертный приговор, объявив «залегание недостаточно крупным». И к разработке на Осетре так и не приступили.

Только спустя полвека, в 20-х годах XIX столетия, рязанские угли были открыты заново: отметились заграничный маркшейдер Лудлоф и отечественный берггешворен (инженер горного надзора) Вершинин. Начиная с 40-х годов XIX века в Рязанской губернии ведутся уже специальные геологические изыскания. В это же время в значительной степени возрастает интерес к ископаемому топливу, в целях его промышленного использования: этот интерес к 1870-м годам принимает форму организации горнодобывающих предприятий, закладывается ряд угольных копей, ведутся уже специальные изыскания по месторождениям ископаемых углей.

Война и уголь
В 1878 году Россия помогла болгарам и сербам освободиться от пятисотлетней турецкой оккупации. Война и военные заказы препятствовали дальним перевозкам угля, и центр во главе с Москвой переключился на собственное топливо. Именно в эти годы работа в шахтах Подмосковного угольного бассейна достигла небывалого размаха, давая более четверти российского угля. Подобная вспышка добычи снова пришлась на военные годы, когда в 1905 году Россия ввязалась в конфликт с Японией. Но в целом подмосковный уголь постепенно сдавал позиции под напором поставок дешёвой бакинской нефти и донецкого угля. Сказалось неумение сжигать бурый уголь низкого сорта, который и составляет основу топлива в скопинских недрах. Чулковское, а впоследствии Побединское предприятие было наиболее мощным во всём Подмосковном бассейне. В 1914 году на него приходилось почти 70% всей добычи. Отчасти оно принадлежало иностранному капиталу — сперва немецкому, а потом — бельгийскому.

Первая мировая война создала третью волну роста добычи. Война пожирала много топлива, и транспорт оказался бессилен перебрасывать уголь Донбасса, и страна вновь переключилась на топливо Подмосковья. Вместе с войной началась открытая спекуляция, и в течение 1915 года цена на уголь подскочила в четыре раза. Правительство Николая II всеми путями стремилось улучшить экономическую ситуацию в стране. Шахтёров освобождали от военной службы, в шахты направляли пленных. Число шахт за годы войны с 1914 по 1917 выросло с десяти до тридцати шести, а добыча угля — почти в 2,5 раза. Крупнейшими потребителями угля стали железные дороги, текстильная промышленность Московской губернии, производство цемента, а в Тульской губернии — Оружейный, Патронный и металлургический заводы. Крупные города перешли на паровое отопление. К концу Первой мировой наиболее мощным так и остался Побединский район Рязанской губернии: он давал 44% угля всего Подмосковья. Неуёмный рост добычи особо обозначился в эпоху индустриализации — управляющий трестом «Октябрьуголь» Маслов пишет, что добыча угля начала подниматься со 140 тысяч тонн в 1919 году до 202 тысяч в 1923 году, до 300 тысяч в 1926 году, а к 1936 году удалось добиться 740 тысяч тонн в год.

Цена киловатта
На дореволюционных шахтах для подъёма угля с глубины использовали лошадей. Прогресс не спешил заменять копытных на паровые машины. Работа забойщика в коридорах-штреках велась по-старинке — кайлом-пиколью, ломом и клиньями. Шахта по своей сути — тот же колодец, и с некоторой глубины её заполняет грунтовая вода. Поэтому попутно с долбёжкой и выемкой угля день и ночь велась откачка воды вручную. Описание условия труда сохранились в старых отчётах. Высота штрека обычно не превышала двух метров. Уголь весом 20-25 пудов загружали в вагонетки с деревянным кузовом. Уголь всегда выделяет в проём коридора природный газ, который испокон веков был причиной смертельных отравлений шахтёров и разрушительных взрывов. Вентиляция же была естественной, из-за чего работы в шахтах приходилось часто останавливать. Передовые производства были оснащены самодельными ветрогонами, которые приводились в движение конной тягой.

Рост значения угля привлёк иностранных специалистов. Появилось несколько акционерных и частных шахт, наиболее крупным стало «Акционерное общество Победенских копей». Победенским будущий Скопинский район именовался до окончания Великой Отечественной войны, что подчёркивает роль угольного производства в дореволюционной России. Капиталистическую сущность тогдашнего производства, тяжёлую и безрадостную жизнь скопинских шахтёров, которая ушла в неповторимое прошлое, ещё в середине ХХ века описал горняк Лушанкин. «До революции я работал у бельгийского капиталиста Ганкара на шахте №13 в Скопинском уезде. Первое время был дверником, отворял и затворял дверь во время проезда вагонщика. Затем стал водоотливщиком — качал воду ручным насосом — «лягушкой». Работал потом вагонщиком. Шахтёры работали в две смены, по 12 часов в сутки, ходили на работу пешком, а жили за 4-9 километров от шахты. До наряда, то есть в 6 часов утра, в первой смене забойщики доставляли лес — крепь к шахтному стволу и спускали его в шахту. Вагонщик отжигал в кузнице инструмент — два лома и два кайла, а потом спускался в шахту по лестнице. На поверхность поднимались тоже по лестницам с зажжёнными лампами-коптилками, заправленными нефтью. Очень редко давали на заправку ламп плохое подсолнечное масло, которое рабочие экономили, чтобы поджарить картофель. Вентиляторов в шахте не было, ловили воздух колпаками. Шахтёрские лампы коптили от нефтяного фитиля, и рабочие из шахты выходили чёрными, видны были только одни зубы. Никакой спецовки предприятие не давало: работали кто в чём мог, покупали сами лапти и верёвочные чуни. О технике безопасности и говорить нечего: капиталист не заботился о здоровье горняков. Был только один фельдшер, больничного пособия за время болезни не платили, курортов и домов отдыха не было, никаких поощрений рабочим не делалось — их только штрафовали за разные пустяки. Лав тогда не было, работали два забойщика и делали подбойку ломами. Для рубки угля подбирались забойщики так, что один работал с правой руки, а другой — с левой. Вагонщики гоняли вагонетки на расстояние до 400 метров, а там их брала конка. Оплата производилась за вагонетку по биркам и описи десятника. Заработок угольных рабочих равнялся 22-30 рублям. Платили раз в месяц. Имелась при шахте лавка: рабочие по книжкам брали в ней недоброкачественные муку, масло, керосин и прочее. В результате такого хитрого сплетения всех средств эксплуатации шахтёры даже не могли свободно тратить свой нищенский заработок. Шахтёры по шесть дней жили в казармах с двухъярусными нарами, постельных принадлежностей не имели, спали кто как мог, питались очень плохо, больше жарили картошку. В казарме бегали крысы и мыши, было холодно. Мылись рабочие только раз в неделю, по воскресеньям, у себя дома. Получку, как правило, получали под воскресенье на всю шестёрку, то есть на забой. Расчёт производили на дому пропорционально выходам, на каждый выход поровну. С получкой начиналось пьянство. В деревне не было никаких культурных учреждений. Имелись лишь кабаки и лавка. Жили очень бедно, даже не имели возможности купить часы-ходики. Ходили на шахту по петушиному крику. Подавляющая часть рабочих находилась в долгу у кулаков. Вот какой была жизнь горняка до Великой октябрьской социалистической революции».

Скопинский горняк больших денег не получал, и потому не терял связь с землёй, оставаясь пахарем. Рабочих набирали из крестьян окрестных деревень, чем пользовались европейские капиталисты, экономя на строительстве жилья. Так, работая на шахте бельгийца Ганкара, шахтёр ежедневно проходил в среднем 9 километров от дома и обратно. Рабочий день доходил до 14 часов, а с дорогой и до 16-ти. Бельгийское иго завершилось только в 1918 году, когда был издан Декрет Ленина о национализации шахт. Последовали протесты со стороны европейского капитала и атака через СМИ с заявлениями о том, что народная власть приведёт угольную промышленность к разрухе. В годы Гражданской войны шахты действительно пришли в упадок, но уже в 1919 году наметился явный рост. Скопинскому углю ещё только предстояло сыграть важнейшую роль в победе над фашизмом.

Дорога до Побединских терриконов лежит из Рязани до Скопина, а затем по пути на Милославское мимо поворота на Побединку. Всего 112 километров. Слева от дороги отчётливо виден одиночный высокий террикон, к основанию которого ведёт старый асфальт.

P.S.: Эта экскурсия одна из четырёх, посвящённых истории обнаружения и добычи угля в Рязанской области, его природе и судьбам людей, трудившихся в мрачных подземельях скопинских шахт. Приглашаем на экскурсию в Скопинский краеведческий музей, в посёлок Центральный и на угольный разрез в Петрушино.